ГЛАВА 23
Поднимаясь по лестнице старого центрального дома, я, как назойливую муху, отгонял мысль о том, что чиксу из такого дома нужно вести, как минимум, в «Метелицу». Тем более, если первое впечатление было такое хымм… в общем, не из лучших. Я вспомнил ее глаза (сейчас соврал — не вспомнил, я о них не забывал ни на секунду) — как и ее адрес, они были со мной весь день.
Она открыла дверь сразу, и хотя на двери был глазок, она в него не смотрела. А посмотрела сразу на меня, ясно и просто. Даже с вежливой приязнью, но на дне глаз я успел увидеть прежний брезгливый страх. И опять я ощутил в себе раздвоение, трещину. Трещину, которую пластичное податливое сознание уже успело замазать. Но не было в этих глазах удивления. Удивление сейчас бы все убило. В начале отношений с женщиной можно перескочить все, кроме этого: «Что это вы там вокруг около меня возитесь?». — Удели мне, пожалуйста, пять минут. Я хочу тебе объяснить. Я не люблю, когда обо мне ТАК думают. — Бляха, как скрипуче из меня выдавливаются слова, что ж я за мудак! И зачем я приперся?! Со стосом, который одно предложение раскромсал на три, и два из них начал с буквы «Я» — ох, не станет эта чикса разговаривать. Но самое страшное, что под этим мусором в голове появилось сколь монументальное, столь и дико-мудацкое: «Пяти минут МНЕ С ЭТОЙ ЖЕНЩИНОЙ НЕ ХВАТИТ. Как насчет пяти веков?». Я чуть не задохнулся.
— Подождешь меня внизу? — утвердительно спросила она, так же ясно и просто.
Напротив ее подъезда была лавка. Я присел и, с трудом разжав зубы, ткнул в них сигарету. Сигарета не замедлила сломаться у самого фильтра. «А че, мысль», — я выплюнул фильтр и придымил обломок. Две злых затяжки — и первая фраза была готова, я снова почувствовал себя в тарелке. Только скребла подленькая мыслишка — она специально спровадила меня на эту лавочку, чтобы успеть прочухаться и придумать, что гнать. (В смысле, дала МНЕ прочухаться, а не наоборот).
Она вышла неожиданно быстро и опять попала в яблочко: чиксы, которые не красятся по сто часов перед выходом на улицу, всегда вызывали у меня тень уважения. У нее была обалденная походка, она как будто покачивалась на своих длиннейших стройнейших ногах. Светлые волосы, как и прежде, были собраны в хвост, открывая миру ясное (вот слово-то привязалось!) чистое лицо.
Я поведу ее в «Кризис жанра». Во-первых, там стильно. Во-вторых, не шумно. В третьих, язык у меня там развяжется хотя б в силу привычки. И наконец, в «КЖ» этот вечер унижения не выльется для меня в финансовый обвал.
Оказалось, она тормознула водилу чуть раньше, и до ее подъезда мы прошли еще сотню-другую метров. И ее глаза в темноте сверкали ничуть не тусклее. Если бы не висящая в воздухе морось, от этого света у меня пересохли бы губы.
— Спасибо что проводил.
— Спасибо, что разрешила. Хотя, ты же знаешь.
— Что?
— Мы бы все равно встретились бы.
— Да, знаю. Я это еще поняла, когда ты хотел заскочить обратно в вагон.
— А? а, ну да…
— Ты так дернулся, я даже пожалела тебя.
— Меняаа?
— Ну, что двери закрылись.
Ага, заскочить обратно в вагон:). Я рассмеялся. Нам надо было перейти дорогу, и я взял ее за руку, сжал ее изящные пальцы. Подумал: я мог бы сделать из них кашу — надо только чуть-чуть сжать.
— Ты играешь на пианино? Ах, сестричка, спасибо тебе. Когда-то моя сестра (старшая, я не видел ее уже несколько лет) научила меня общаться с чиксами. Брать им я научился сам.
Я ехал домой на такси. Было еще не сказать чтобы поздно, тем более по моим меркам, тем более по меркам моего бумажника, который, казалось, аж плюнул на меня, когда я поднял руку на обочине, но я все равно ехал на тачке. За весь вечер я толком и не окосел, перед этой чиксой не стоило понтоваться луженостью глотки. Этим вечером кураж был словлен в другом: с беззаботным видом я налег на Chivas Regal. Итак, я не был пьян, но когда хлопнула дверь ее подъезда и я шагнул к метро, то понял, что меня штормит баллов на шесть. С тихим ужасом я вспомнил еврейского писателя: «…он влюбился как цуцик, он ничего не понимал…». (О, Боги, Боги! Ну не может же это быть про меня!) За окном такси огни города размазались в полосы в дымках дождя, мы ехали быстро, насколько позволяли поскрипывающие дворники, Дождь опять зарядил плотно. Я засмеялся, В смехе было поровну радости и нервов. Я не понимал еще, что же творится, то есть понимал, что я втюрился, но состояние было настолько ново для меня, что я как будто раздвоился, и, смеясь от радости, захватывавшей дух, одновременно обстебывал себя ТАКОГО.
ГЛАВА 24
Утро. Пора привыкать к трезвости, а вам, дорогие читатели, отвыкать от садистского удовольствия наблюдать за утренними похмельными страданиями (и втихую радоваться, что вас чаша сия минует). В свежести открытого окна я подскакиваю пружинной змеей. Опять гантели, мышцы болят с непривычки, но это давно забытая приятная боль. Потом я энергично прыгнул в душ, вылез, придирчиво осмотрел подбородок и щеки и решил побриться. Намылив шею и щеки, я уже поднес бритву к лицу… хорошо, что в руках у меня безопасное лезвие. Я чуть не полоснул по щшам стоящего в зазеркалье. УЖ больно провоцирующе для подобной выходки он выглядел: глупая улыбка до ушей и еще более глупые глаза, горящие от щенячьего восторга. Кажется, на работу я сегодня не пойду — стыдно, в самом деле, появляться на улице с таким лицом. «…Знаем мы этого мальчика. Он до сих пор ходит и улыбается…»
Я обругал сам себя. Потом смыл пену — и так сойдет, и пошел одеваться. Одеваясь и запихивая в рюкзак очередной комплект нормальной одежды, я опять поймал себя на том, что каждый вдох/выдох был очень глубоким, я ощущал каждую молекулу воздуха, и вместе со вдохом в тело входила волна радости и света. Похожие ощущения я испытывал несколько лет назад, попробовав героин. Я хотел опять себя обматерить и, может, даже хлопнуть по щщам за такой детсад, но вовремя остановился — любое подобное действие сейчас было бы неправдоподобным, фальшивым. Можно врать кому угодно, но только не себе. Просто мне было слишком хорошо вчерашним вечером.
Я подумал про вчера и понял, что легко запомнил каждую секунду. Каждую секунду. И понял, вдобавок, желание ударить самого себя — такое желание у меня каждый раз появляется чисто рефлекторно, когда я вижу мишень для удара: валяющегося в подъезде алкаша, или черножопого на улице, или просто какого-нибудь ублюдочного эмтивишного рэпера.
То есть в своей щенячьей радости забыл, где вообще живу. Я полностью и безусловно расслабился. Как мороженое на солнце. А вы видели что-нибудь более отвратительное, чем лежащее на горячем асфальте и пускающее белые сопли мороженое?
Но и это не все (несет меня сегодня на психоанализ:)}. Я заметил фэйк в своей злости на самого себя. Откуда? Оттуда! Человеческой природе свойственно радоваться и наслаждаться, и, в конце концов, почему нет?!! Только не надо в этой радости забывать о том, что люди есть люди, и чиксы — это тоже люди, а не ангелы, Даже самые качественные. Я улыбнулся — вот я и докопался до дна. Все просто: эта чикса настолько не похожа на остальных, что я подсознательно идентифицировал ее как существо не из этого мира. Ну да! Когда я первый раз ее увидел в метро, первая мысль была — «о, эли-ен!» (помните? Если не помните, можете отлистать назад и проверить).
За такими вот несвойственными мне размышлениями я (сам не заметил как) добрался до работы. На третий этаж я пропрыгал по лестнице — через три ступеньки. Меньше всего сейчас хотелось прижиматься к КАЛлегам в спичечном коробке лифта.