Последние поезда, редкие пьяные пассажиры. Отключенные эскалаторы, скучающие менты. Правильно я сделал, что сбросил в укромной нычке кастет. Если бы он у меня был с собой — обязательно бы тормознули. Законы подлости людской и божеской изучены давно, Но помимо подлости есть еще и Фортуна, которая, как ни верти, сегодня со мной. Я опять улыбнулся. Впереди по гулкому переходу шла высокая длинноногая девушка с волосами цвета спелой ржи. В обтягивающих джинсах на бедрах. И я прибавил шагу.
Верите, нет, но я совсем не удивился, Она —тоже. Я же говорю, Фортуна :).
Вместе мы поднялись на улицу и поймали машину. Нас отвезли к ее дому, и на сердце) меня зашевелилась зловредная жаба — а не ждет ли ее дома богатый преуспевающий стос. Радостность подозрений усиливалась местом жительства. Самый центр, сталинский дом... Не чета моей хрущобе.
Оказалось, она тормознула водилу чуть раньше и пригласила меня пройтись пешком. Сотня—другая метров до ее подъезда. И ее глаза в темноте горели ничуть не тусклее. Если бы не влага в воздухе, от этого света у меня пересохли бы губы.
— Спасибо что проводил.
— Спасибо, что разрешила. Хотя, ты же знаешь...
—Что?
— Мы бы все равно встретились бы.
— Да, знаю. Я это еще поняла, когда ты хотел заскочить обратно в вагон.
— А? а, ну да...
— Ты так дернулся, я даже пожалела тебя.
— Меняаа?
— Ну, что двери закрылись.
Ага, заскочить обратно в вагон :). Я рассмеялся. Нам надо было перейти дорогу, и я взял ее за руку, сжал ее изящные пальцы. Я мог бы сделать из них кашу — надо только чуть-чуть сжать. Она не выдернула руку. — Ты играешь на пианино?
Интересно, чем она была расстроена? У нее было лицо недавно поссорившегося человека. Хорошо бы, это был ее ебарь.
Глава 17—б
Накрапывало. Ну хоть небо меня сегодня порадовало. Я представил, как я засну сегодня под шелест мокрой листвы за открытыми окнами, и улыбнулся. Перечитал последнюю страницу и заметил, что по жизни я стал улыбаться (а не ржать), только когда я один. Ну, почти.
Эта морось — такой кайф. Я прикинул время, плюнул на метро и решил пройтись пешком. Буду идти пешком, пока не надоест, пока не пройду весь центр. Потом начнутся индустриальные кварталы вперемешку с родным убожеством пятиэтажек, там можно уже и ловить машину. Я глубоко вдохнул запах мокрого асфальта с запахом листвы, запах свежести, который в Городе бывает только летними дождями. И пошагал, не спеша, на норд—вест.
На асфальт были часто разбросаны зеркала луж, и в них отражались витрины и вывески. Я не был в Париже, но почему-то уверен, что ночные дожди в Париже и в Москве — похожи, Импрессионистские мазки ярких красок, на угольном фоне, из подворотен временно перестает разить мочой, и они становятся загадочными, в их темноту хочется зайти. Ночные магазины и ларьки — прибежище алкашни и прочих мразей — как маяки, их витрины бросают уют света на тротуары, в них хочется что-нибудь купить. Центр, много клубов, ночных точек — и даже, кажется, не во всех бухает быдло. Люди курсируют из клуба в клуб, и они веселые, дружелюбные, держат друг друга за руки. Пару раз меня окликали, один раз — нарядные чиксы, которые не могли найти в своих блестящих маленьких сумочках зажигалку (ладно, не буду врать — сам подошел), и я им подарил свою. Другой раз меня пригласили раскуриться, но я, улыбаясь мирным травокурам, отказался. Я Лев по зодиаку, моя стихия — огонь, поэтому, наверное, обе моих случайных встречи связаны с этой стихией. Такие глупые мысли, как эта, бывают у меня только ночами, ночами, которые приходят после хорошего дня. Хороший день заряжает энергией, ночь прячет или хотя бы чуть прикрывает ненавистные лица, машины, шум, грязь —все то, без чего невозможен этот Город — и я гуляю и философствую. Я поворачиваю в очередной хитро проложенный переулок, мне вспоминается та девушка, с которой я гулял здесь, перед тем, как ее выебать. Я вспоминаю упругости ее ягодиц и грудей, бархат кожи... Жалко, что не взял у нее телефона. Иногда бывает так нужно с кем-нибудь поговорить. «О Ремарке :)», — шепнул мой портативный собеседник.
Б переулке — особо модный клуб. По мере моего приближения к нему, хаусовые басы становятся все громче, слышны отдельные визги и крики расколбашенных танцоров. У входа — несколько десятков потных людей, они курят, громко смеются, непрерывно здороваются—прощаются, чмокаясь в щечки — здесь своя жизнь. Уже издалека замечаю знакомого пушера, который иногда отстегивает бригаде Лебедя, здесь он работает, ничуть не стесняясь. Я замедлил шаг, раздумывая — а не присоединится ли мм к этому фейерверку гедонизма — так иногда хочется отупеть, хотя бы временно. Стать тупым и веселым.
Когда она вышла из клуба, я не удивился. То есть не удивился тому, что я ее встретил, даже наоборот: как будто исчезла сидящая весь день где-то внутри заноза. Так бывает, когда происходит наконец что-то, что долго ждешь. Но то, что она вышла из ЭТОГО места — меня удивило. Не удивило, а просто показалось непонятным. Я уже перестал врать себе, знал, что думал о ней весь вечер, и у меня уже сложился какой-то образ. В который посещение этой точки никак не вписывалось. В метро она показалась случайным перышком Жар-птицы. Я усмехнулся тому, как неисправима романтичность моей натуры. Усмехнулся и обрадовался. Теперь она была у меня в кармане со всеми своими глазами, сиськами и прочими прелестями, в свое время мы в этот клуб ходили целенаправленно — лечиться от спермотоксикоза, здешние подружки снимались на ура. Я улыбался.
Тута произошла заминка — из дверей клуба выскочил некий стос и резво ее догнал, преградил дорогу и взял за руку. Я аж задохнулся от досады, но Фортуна сегодня определенно была на моей стороне — она вырвала руку и быстро пошла прочь, нервно поправляя сумку на плече и потряхивая волосами. Стос не унялся — снова догнал, снова остановил, снова начал что-то затирать. История с выдергиванием руки повторилась, но они уже успели выйти из освещенного пространства, и парень расхрабрился — крепко схватил ее руку выше локтя и попытался воткнуть язык ей в губы, одновременно что-то бубня. Она молча выдиралась, явно стараясь не привлекать внимания стоящих у клуба. Сцена была потешной, и я громко рассмеялся, Они резко обернулись, и я пошел на них. Было темно, но я ясно разглядел их лица — его выжидательное и ее, сверкнувшее какой-то надеждой. Я медленно прошел мимо, обернулся — стос уже не обращал на меня внимания, но она по-прежнему смотрела на меня, теперь с какой-то обреченностью. Мне было обидно, но я решил не вмешиваться. Что ж, чикса занята, жалко, конечно, но качество всегда расхватывают, ничего не поделаешь.
И еще через шаг меня осенило — други, какая славная возможность! Какая дивная удача! Что может быть благороднее, чем спасти слабую девушку от явного насилия! Какое ослепительное благородство! (Параллельно понималось, что не факт, что она обрадуется вмешательству в ЕЕ жизнь, но чиксы этого клуба — существа убогие, и она должна оценить такой мачизм.) А мне таи хотелось отмудохать этого везунчика! Я пожалел, что уже скинул кастет в нычку.
Развернулся и подошел чуть сбоку, так, что ; оказался плечом к плечу с ее парнем. И засадил, что было силы, ему по почкам. Схватил за плечо, оторвал от чиксы и подсек ему ноги. Он упал, как марионетка, которой отрезали нитки, и бешено заматерился, вставая.
Я посмотрел на нее — в глазах ее было смятение, но в самой их глубине я увидел искру радости. Я улыбнулся, и понял, что попал в десяточку. Она была такая же, как все. И тогда я посмотрел на встающего парня и пнул его по башке, а потом, заведясь, стал бить уже не глядя и не разбирая, по рукам, которыми он пытался прикрыться, по голове, по ребрам, по ногам! Я почувствовал запах его крови, который смешался с запахом его дорогого парфюма и поглотил его. И зверь во мне зарычал. Всегда голодный зверь. Я нагнулся, схватил его за горло левой рукой, а правой стал бить по носу и губам, слыша хруст и чувствуя, как сминается и рвется его рожа. Я бил его, затыкая его глотку его же зубами, не давая ему вскрикнуть, потому что крикни он — и прибежит охрана от дверей клуба, а я еще не закончил, он должен запомнить этот урок. Я бил, вколачивая в это лицо все свое одиночество, все свои долгие часы у молчащего телефона — он тыкал в мясо, при надлежащее МНЕ, и не будет ему пощады.