Толя Преклов меж тем очнулся, поднялся и, качаясь, встал в строй.
Крайчек замолчал и уставился на курсанта, глотающего кровь из разбитой щеки. Немигающий змеиный взгляд давил Толяна секунд десять, пока тот, наконец, не прекратил шататься.
— Марш в лазарет, — скомандовал воспитатель. — А вы, недоноски, — пробежался он глазами по строю, после того, как Преклов уковылял в заданном направлении, — шесть кругов вдоль периметра! И если какая-то бесчестная тварь попытается срезать или, упаси Боже, не уложится в норматив — на следующее построение приползёт со сломанными ногами! Марш!
В казарму группа вернулась и впрямь едва не ползком, зато ноги у всех были целы.
Глеб, шаркая в разы потяжелевшими ботинками, подошёл к койке и упал плашмя, лицом в жиденькую подушку. Но не успел он расслабиться, как кто-то тронул за плечо. Глеб повернул голову и только сейчас заметил сидящего напротив Преклова. Щека у Толяна разнеслась так, что опухоль даже на глаз залезла, нос с губой сверкали подсохшими ссадинами. Несмотря на это он, в меру возможностей, улыбался. Неуместная радость показалось Глебу подозрительной, но не до такой степени, чтобы пожертвовать для выяснения её причин сном. Через час нужно было подниматься, жрать, а потом дуть в процедурный и — самое поганое — на занятия к Лейфицу. Если сейчас хоть немного не отоспаться, то шансы клюнуть носом во время лекции возрастали многократно, а это грозило нехилым взысканием. Прикинув расклад, Глеб закрыл глаза. Но Толян был решительно настроен поделиться радостью с приятелем и снова принялся тормошить того за плечо.
— Ну? — сдался, наконец, Глеб и разлепил веки.
Преклов раскрыл ладонь и гордо продемонстрировал зуб, просверленный и нанизанный на шнурок.
— И?
— Фто «и»? — возмутился Толян отсутствием реакции. — Зуб! Мне ефо Рушак из лазалета плосфеллил. Клуто! Фтоб я сдох!
— Фы-фы-фы, — передразнил Глеб. — Нафига он тебе?
— Как нафига? — удивился Толян. — Его же сам Клайчек фыбил!
— Сам Крайчек? И чё?
— Кому ты рассказываешь? — вмешалась в разговор Наташа Волкова, соседка по койке слева. — Глеб же у нас из истории знает только дату основания Евразийского Союза. Хотя и это, наверное, забыл уже.
— Клайчек — гелой! — восторженно провозгласил Преклов. — Он Палач пелфово ланга! Он слазался ф Ефлопе, до самофо Лиссабона дофол! Он… он Знамя Союза на здание палламента ф Мадлиде фодлужал!
Глеб понял, что поспать ему не удастся, это было плохо, но тема Крайчека-героя заинтересовала, и он даже припомнил что-то из лекций.
— А ещё, — вставила своё веское замечание Наташа, — он принимал участие в ликвидации командования французского корпуса под Альби.
— Да! — радостно подтвердил Толян, и улыбка криво поползла на правую нетронутую опухолью сторону.
— А почему он у нас теперь? — спросил Глеб.
— Ефо комиссофали, — пояснил Преклов. — Я слыфал, фто у господина Клайчека полофина потлохоф заменена, плотез фместо лефой луки и титановая пластина ф голофе! Он антантафцеф убил больше, чем… чем… чем ты считать умееф! Когда-нибудь я стану таким же, как господин Клайчек.
— Ты? — Наташа одарила Преклова сочувственным взглядом. — Сомневаюсь. Вот я стану точно. А вам, двум придуркам, максимум, что светит — вспомогательные войска. Будете патроны подтаскивать тем, кто действительно на что-то годен.
Толян, не ожидавший такой наглости, собрался было возразить, но слов не подобрал и только раскраснелся от натуги, шлёпая губами.
— Не обращай внимания, — махнул рукой Глеб. — Это она с позапрошлой недели успокоиться всё не может. Ну, после рукопашки.
— А-а, — вспомнил Преклов, и круглые от возмущения глаза медленно сузились. — Это ж ей тофда на умную башку фосемь шфоф ноложили. Хе-хе. Фто-то ты не сильно на Палача тянула.
Наташа, глядя на криво ухмыляющуюся толянову физиономию, терпеливо молчала. И только дождавшись, когда Преклов на гребне волны упоения местью начал корчить рожи и закатывать глаза, ответила. Она сорвалась с койки, перемахнула через мирно лежащего Глеба и со всей силы засветила ногой в грудь обидчику, пока тот старательно изображал полуобморочное состояние. Толян охнул и грохнулся на пол, хватая ртом воздух. Плотно сжатый кулак завис над его и без того разукрашенным лицом, но не опустился, перехваченный за запястье. Левой ладонью Глеб ухватил Наташу за подбородок и потянул вверх, одновременно выкручивая всё ещё сжатую в кулак руку за спину.
— Хорош! Остынь!
— Убью!
Глеб заломил руку посильнее, и Наташа, ещё пару раз дёрнувшись, вынуждена была угомониться.