– Узнала, – ответила я, переведя дыхание. – Это вроде бы ты?
– Он самый, – сказал он.
Мы оба не знали, по какому пути пойдет наш разговор, и прислушивались к новым ноткам в голосах друг друга – в моем отчетливо сквозила усталость, в его голосе ожила тоска. Что-то очень сильно изменилось за два года нашего молчания.
– Я звоню сказать, что собираюсь в Питер.. на днях, – начал он, делая ранее не свойственные ему паузы в словах. – Мы могли бы встретиться… если хочешь.
– Ты едешь по делам или… чтобы увидеть меня? – в тон ему спросила я.
– По делам, – ответил он и повторил зачем-то: – Конечно, по делам.
– Тогда нет, – быстро ответила я. – Я согласна встретиться, но если ты приедешь ко мне.
– Тогда не судьба, – сказал он.
Помолчали.
– Мне никогда не нравилась твоя манера диктовать, хамить и ставить условия, – сказал он со смешком. – Ты не изменилась.
– Значит, наши пути разошлись, – ответила я.
– Разошлись, – согласился он и добавил: – Немного жаль.
20
Но мы встретились. Мало кому удается войти в одну и ту же реку дважды, но нам, кажется, удалось.
21
Вот фотография, где он – горец в бурке и белой рубашке у белой мазанки, а вдалеке горы. Или вот эта – он переворачивает шампуры, а я стою и держу тарелки, много тарелок, мне не хватает рук, я прижимаю тарелки подбородком и коленом, мы оба хохочем.
За столом говорили по-армянски, а я не понимала ни слова. Его друг, директор местного музея, начал было переводить для меня, но потом махнул рукой:
– Обсуждают производственные проблемы, – говорил он мне на ухо. – Ничего интересного.
Я ему не верила, мне казалось, что насмешничают надо мной, а я не понимаю и улыбаюсь в ответ как последняя дурочка.
– О чем говорят сейчас? – приставала я к директору музея. – Я по лицам вижу, что не о делах!
– Сейчас ругают турок, – отвечал директор музея.
– Конечно! – подтверждал он, появившись как из-под земли и выхватив у меня из рук нож. – Лаваш едят руками.
– Знаю, – хмурилась я. – И что говорят про турок?
– Про турок? Ах да, – улыбался он. – Я тебе не рассказывал? Когда я приехал в Москву, поступил в институт и поселился в общежитии, к моему однокурснику приехала из Армении мать. Он женился, у него родился сынок, и надо было присматривать за младенцем. Вот он и вызвал мать. А старушка стала приглядывать за нами не меньше, чем за ребенком. Мне только исполнилось двадцать! Я пил, гулял, шлялся по кабакам и легкомысленным женщинам. Старушка долго смотрела на меня, укоризненно качая головой, а потом сказала: «Мальчик, ты себя нехорошо ведешь. Куда мама твоя смотрит?». – «У меня нет матери», – наврал я. – «Я сирота». – «Бедный ребенок!» – воскликнула старушка. – «У нас мачеха», – добавил я. – «Несчастное дитя!», – всплеснула старушка руками. – «…И она турчанка», – закончил я. – «Ох, вот это горе так горе! Мать умерла, мачеха в доме, да и та турчанка!», – покачала головой старушка, совершенно убитая моими откровениями. – «Неси рубашку, я тебе поглажу… Ты голодный?».
22
– Когда-нибудь мы друг друга выбросим в окошко, – говорил он, ухмыляясь в усы. – Есть такая армянская поговорка: две горячих головы в одном казане не сварить.
Но не это стало причиной нашей последней размолвки. Поводом к ней послужил какой-то пустяк, я даже не припомню, какой именно.
Я по своему обыкновению фыркнула и ушла, он замолчал. Я ожидала, что он позвонит мириться, и мы посмеемся вместе. Но его молчание затягивалось, я проверяла телефон каждые полчаса. Но он не звонил.
Приближался Новый год. Измученная ожиданием, я решила наплевать на гордость и позвонить ему сама, потому что ждать поздравления в канун праздника и не дождаться – хуже нет.
Его мобильный был выключен, и я набрала рабочий номер.
Ответила секретарь.
– Георгия Васильевича, пожалуйста, – сказала я ледяным тоном. – Будьте любезны.
В ожидании ответа я уже открыла рот, чтобы сказать ему: «Долго ты собираешься молчать?», но секретарь оборвала меня:
– Георгий Васильевич умер.
Я сначала почувствовала, как из глаз моих потекли слезы, и только потом поняла, что плачу.
– Когда? – спросила я.
– Два месяца назад, – ответила секретарь. – Вы по какому вопросу? Я могу соединить с заместителем.
– А что с ним случилось?
– Сердце, – ответила секретарь. – Вас переключить на заместителя?
– Нет, не надо, – пробормотала я. – Я по личному вопросу.
– Вы знакомая Георгия Васильевича? – вдруг спросила секретарь. Очевидно, я была далеко не первой звонившей, но из множества его женщин я определенно хватилась позже всех.