Умри за меня

— Подожди! — крикнул он, подбегая ко мне и подстраиваясь под мой темп.

— Я не так себе это представлял. Я имел в виду…

Я остановилась и посмотрела на него в ожидании.

— Извини, — сказал он и сделал глубокий выдох, — Я никогда не славился умением вести блестящие беседы.

— Так почему не поусердствовать? — бросила я ответ.

— Потому что. Ты — ну я не знаю — забавная.

— Забавная? — я произнесла это медленно, по слогам и уставилась на него с видом: ты точно больной.

Мои руки автоматически легли на бедра.

— Итак, Винсент, ты хотел только оскорбить меня или что-нибудь еще в этом духе?

Винсент приложил руку ко лбу.

— Слушай, извини. Я — идиот. Мы можем… Мы можем всё начать с начала?

— Начать сначала? — с сомнением спросила я.

Он секунду колебался, а потом протянул руку.

— Привет. Я — Винсент.

Я прищурилась, оценивая его искренность.

Я схватила его за руку и пожала немного грубее, чем хотела.

— Я — Кейт.

— Очень приятно, Кейт, — сказал Винсент, явно смущённый.

Наступило непродолжительное молчание, в течение, которого я продолжала пристально смотреть на него.

— Итак… Ты сюда часто приходишь? — неуверенно пробормотал он.

Я не смогла сдержаться от смеха. Он улыбнулся, явно с облегчением.

— Гм, да вообще-то. У меня что-то типа пунктик на музеях, не только по Пикассо.

— Пунктик?

Английский Винсента был настолько хорош, что можно было легко забыть, что это не его родной язык.

— Это значит, что я люблю музеи. Очень, — растолковала я.

— Понятно. Ты любишь музеи, не только Пикассо в частности. Поэтому… ты просто приходишь сюда, когда хочешь побыть одна?

Я улыбнулась ему, мысленно добавляя очки за старания.

— Куда пошел твой друг? — спросила я.

— Он ушёл. Жюль не очень любит знакомиться с новыми людьми.

— Очаровательно.

— Значит, ты британка? Американка? — сказал он, меняя тему разговора.

— Американка, — ответила я.

— А девушка, которую я видел рядом с тобой?

— Сестра, — сказала я медленно, — Ты следил за мной?

— Две симпатичные девушки переехали в мой район — что же мне оставалось делать?

От его слов меня накрыло волной восторга. Значит, он считал, что я симпатичная. Но Джорджию он тоже считает симпатичной, напомнила я себе. Волна исчезла.

— Эй, в кафе музея есть эспрессо-машина. Не хочешь ли выпить немного кофе, пока будешь рассказывать мне какие еще «пунктики», которые у тебя есть?

Он прикоснулся к моей руке. Волна снова вернулась. Мы сели за крохотный столик перед дымящимся капуччино.

— Итак, когда я открыла своё имя и гражданство перед незнакомым человеком, что бы тебе еще хотелось узнать? — спросила я, помешивая пену в своем кофе.

— О, не знаю… размер обуви, любимый фильм, спортивный разряд, самый неловкий момент, порази меня.

Я засмеялась.

— Гм, размер обуви десятый, Завтрак у Тиффани, вообще нет каких-либо спортивных способностей, и слишком длинный список неловких моментов, которые можно перечислять до закрытия музея.

— Это всё? Всё что я получу? — подразнил он.

Я почувствовала, что моя оборона тает от его удивительного обаяния и явного отсутствия опасности с его стороны. Благодаря поощрениям Винсента, я рассказала о своей прежней жизни в Бруклине с Джорджией и моими родителями. О том, что мы проводили лето в Париже, о своих прежних друзьях, с которыми я к настоящему времени потеряла все контакты. Про мою безграничную любовь к искусству, про моё отчаяние, когда я поняла, что у меня нет таланта для его создания.

Он подталкивал меня для получения еще большей информации, и я восполняла его пробелы знаний, в еде, фильмах, книгах и обо всем, что есть на свете. В отличие от большинства парней, которых я знала у себя дома, он, казалось, интересовался каждой деталью.

Я ему не сказала только, что мои родители умерли. Я упомянула их в настоящем времени и сказала, что мы с сестрой переехали к нашим дедушке с бабушкой, чтобы учится во Франции. Это была не совсем ложь. Но я не хотела рассказывать ему всю правду. Я не хотела, что бы он меня жалел. Я хотела выглядеть как любая другая нормальная девушка, которая не провела последние семь месяцев, изолируя себя во внутреннем мире горя.

Его стремительные вопросы лишили меня возможности взамен что-нибудь спросить. Поэтому когда мы, наконец, ушли, я упрекнула его в этом.

— Ладно, сейчас я чувствую себя абсолютно беззащитной — ты знаешь почти всё обо мне, а я ничего о тебе.

— Ха, это часть моего коварного плана.