Он ухмыльнулся.
– Нынче утром мы потрясающе трахнулись.
– Хорошо бы продолжить.
– Обязательно.
Повернули налево, обогнули с дальнего конца Хоувскую лагуну – два искусственных озера, где люди катаются на лодках, обучаются виндсерфингу, пускают модели кораблей. Дальше к восточному периметру гавани примыкает жилая улица с белыми домами в мавританском стиле с видом на море, принадлежащими богатым знаменитостям, включая Хизер Миллс.[1]
Соль в воздухе стала еще ощутимее, к ней примешались сернистые испарения, запахи нефти, канатов, смолы, краски, угля.
Шорэмская гавань на западной окраине Брайтона и Хоува представляет собой бухту длиной в милю, огороженную с обеих сторон складами пиломатериалов, пакгаузами, заправочными станциями, хранилищами разнообразных механизмов, наряду с причалами для яхт и россыпью частных и многоквартирных домов. Некогда здесь был оживленный торговый порт, но с увеличением габаритов контейнеровозов, ставших слишком крупными для бухты, гавань приобрела иной характер.
В нее по-прежнему постоянно заходят танкеры, грузовые, рыбацкие суда, но чаще всего коммерческие драги, которые добывают с морского дна песок и гравий для строительной индустрии.
– Что будешь делать в следующие три недели? – спросил Мэл.
Доверие к оставленным на берегу женам – вечная проблема моряков. Когда Мэл пришел в Королевский военно-морской флот, его просветили, что, как только мужья отправляются исполнять служебный долг, некоторые жены выставляют в переднем окне пачку стирального порошка OMO, что означает Old Man Overseas.[2]
– Репетировать с Джеммой Рождественскую пьесу,[3] которую ты как раз не увидишь. И у Эми каникулы на две недели. Заставлю ее в доме прибрать.
Эми – одиннадцатилетняя дочка Джейн от первого брака. Мэл отлично с ней ладит, хотя между ними все время стоит нечто вроде невидимого барьера. С Джеммой, их совместной шестилетней дочерью, они гораздо ближе. Эта замечательная маленькая особа беспредельно любящая и сообразительная. Полная противоположность странной и непонятной, отчужденной больной дочери от первой жены, которую он любит, но, невзирая на все усилия, не чувствует настоящей привязанности. Жалко, что не удастся увидеть, как Джемма изображает Деву Марию, хотя Мэл давно привык чем-то жертвовать ради избранной профессии. Подобные жертвы стали одной из главных причин развода с первой женой и поводом для постоянных раздумий о верности.
Он посмотрел на Джейн, которая повернула направо мимо домов на длинную прямую дорогу вдоль южного берега бухты, почти нарочно двигаясь медленно, как бы продлевая последние минуты близости с мужем. Отважная, храбрая, прелестная, с рыжими, коротко стриженными волосами, дерзко вздернутым носиком, в кожаной куртке, белой футболке, голубых джинсах.
Какая разница между двумя женщинами!
Джейн – психотерапевт, специалист по фобиям, – сразу же объявила, что ценит свою независимость и охотно воспользуется трехнедельной свободой, а он, возвращаясь домой, будет любить ее еще сильнее.
Линн – служащая агентства по взысканию долгов – без конца в нем нуждалась. Слишком сильно нуждалась. Одно дело быть желанным и любимым, но быть жизненно необходимым женщине – совсем другое. Именно эта критическая потребность в конце концов их развела. Он надеялся – собственно, они оба надеялись, – что ситуация переменится с рождением ребенка. Но этого не случилось.
Фактически стало лишь хуже.
Вспыхнули тормозные огни, машина замедлила ход, пропуская нагруженный досками грузовик, прогромыхавший мимо, повернула направо в открытые ворота «Солент эгригит» и встала перед будкой охраны.
Мэл вылез в белой робе и морских резиновых сапогах, откинул задний борт, вытащил большую мягкую сумку, надел защитный шлем-каску. Наклонился к окну, долго и крепко поцеловал на прощание Джейн. За семь лет совместной жизни взаимная страсть не угасла – один из плюсов регулярных разлук на три недели.
– Люблю тебя очень, – шепнул он.
– А я еще больше, – шепнула она в ответ и снова поцеловала его.
Мэл – высокий, гибкий, сильный, симпатичный мужчина с честным открытым лицом, короткими редеющими светлыми волосами – принадлежал к тому типу людей, которые с первого взгляда завоевывают симпатию и уважение окружающих. Такой ничего не держит под спудом – что видишь, то и имеешь.
Он постоял, наблюдая за отъезжавшей машиной, прислушиваясь к выхлопной трубе. Необходимо сменить глушитель и заодно проверить задние амортизаторы – ход на ухабах не совсем нормальный. Передние, возможно, тоже требуют замены.
Войдя в будку, расписавшись в регистрационной книге, обменявшись любезностями с охранниками, он погрузился в другие заботы. Двигатель на правом борту «Арко Ди» почти отработал двадцать тысяч часов, приближаясь к установленному компанией пределу. Надо рассчитать оптимальный момент для замены. Сухие доки закроются на приближающиеся рождественские праздники, но владельцев «Арко Ди» не интересуют каникулы. Если бы Мэл потратил на судно девятнадцать миллионов фунтов стерлингов, его, может быть, тоже не интересовали бы. Хозяевам надо, чтоб драга работала круглый год с минимальным простоем.
Лениво шагая по пристани к черному корпусу драги с оранжевой надстройкой, он блаженно не ведал о том, что их ждет в этом рейсе, до начала которого оставалось всего два часа, и о губительных последствиях будущей находки для его собственной жизни.
5
Кабинет доктора Хантера представляет собой длинное помещение с высоким потолком и эркерными окнами в дальнем конце, выходящими в маленький, обнесенный стенами садик. Голые зимние деревья и кусты практически не скрывают из вида прочную металлическую пожарную лестницу на противоположном здании. Линн часто думает, что в лучшие времена, когда оба эти корпуса составляли единый ансамбль, на месте кабинета должна была находиться столовая.
Ей нравятся дома, особенно интерьеры. Одно из любимейших развлечений – посещение открытых для публики деревенских домов и величественных особняков. Кейтлин это тоже когда-то нравилось. Линн собиралась пойти на курсы дизайна, когда дочь не будет висеть у нее на плечах и отпадет нужда без конца зарабатывать деньги. Предложила бы Россу Хантеру переоформить кабинет. Например, приукрасить приемную. Сейчас возраст обоев и краски трудно определить, равно как и годы самого доктора. Впрочем, надо признаться, фактическая неизменность приемной со времен ее первых визитов даже приносит какое-то успокоение. Знакомая обстановка внушает ощущение уюта и покоя. По крайней мере, до этой минуты внушала.
Кажется, будто с каждым разом кабинет становится теснее. Число серых картотечных шкафчиков с четырьмя ящиками постоянно растет вместе с коробками с карточками пациентов, неуместно составленными друг на друга на крышке пластмассового бачка с питьевой водой. На одной стене таблица с подсветкой для проверки зрения; белый мраморный бюст какого-то древнего мудреца – может быть, Гиппократа, – семейные фотографии над старомодными, битком набитыми книжными полками.
За ширмой кушетка для осмотра, электрические мониторы, медицинские аппараты и лампы. Прямоугольный кусок линолеума в ковровом покрытии на полу придает этой части кабинета сходство с мини-операционной.
Росс Хантер указал Линн на одно из двух больших черных кожаных кресел перед своим столом, она села, не сняв пальто, поставив на пол сумочку. Лицо у него по-прежнему напряженное, очень серьезное. Таким она его еще не видела и поэтому адски нервничает. Зазвонил телефон. Доктор ответил, извинившись жестом и добавив взглядом, что это ненадолго. Разговаривая, поглядывал на экран ноутбука.
Линн оглядывала кабинет, прислушиваясь к беседе, по всему судя, с родственником какого-то тяжелого больного, насчет его перевода в местную больницу Мартлетс. От этого ей стало еще хуже. Она уставилась на вешалку с единственным пальто – предположительно доктора Хантера, – задумалась о разнообразном электрическом оборудовании, которого раньше не видела или не замечала, рассеянно гадая, зачем оно нужно.
3
Рождественская пьеса – инсценировка евангельского предания о Рождестве Христа, которую дети разыгрывают в школах на праздниках.