— В одном подъезде с портнихой живет?
— Дверь в дверь.
— Чем занимается Зимаев?
— Гравером работает. В мастерской около площади Двух революций.
— Не видели случайно Зимаева в компании с этим парнем? — Валиулин показал снимок Игоря Кортунова.
— Нет. Не приходилось…
— Есть у нас один знаменитый Ефим, — вмешался в разговор заместитель начальника горотдела, в кабинете которого находились. — Домовладелец. Похож на второго разыскиваемого. За тридцать ему, высокий…
Увидев, что Валиулин записал в блокноте «Ефим Домовладелец», поспешил пояснить:
— Лоскутов фамилия. Ефим Леонидович Лоскутов. Домовладелец — это между собой прозвали. Дома покупал. Под Рязанью, под Липецком. Присматривал, в которых иконы. Подыщет, что требуется, обязательное условие ставит: он, дескать, человек суеверный, вывозить из избы можно что угодно, а только домовые иконы не трогать, иначе счастья в таком жилье не будет. Для вящей убедительности осенит себя крестом, так старухи к нему со всем почтением. Оставляли, естественно. А через месяц-другой Лоскутов дом продавал. Без икон, разумеется.
— Знаток?
— Да уж наверно, если статьи о древнерусской живописи печатает.
— Так даже? — Шатохин обменялся взглядом с Валиулиным.
— Не в нашей газете. В более солидных изданиях.
— И чем кончилось?
— Ничем. Как говорится, что не запрещено — разрешено. Во-вторых, на тетушек оформлял свои домовладения. Предупредили, что в случае повторения возбудим дело.
— Лоскутов в Коломне живет?
— В Голутвино. В Коломне работает. Рисование и черчение в школе преподает.
— Давно его домовладельческую деятельность прикрыли?
— В прошлом году. В октябре.
— А что с иконами?
— Продал.
— Не выясняли — кому?
— Зачем? Не все же иконы — сверхценность. Просто предупредили.
— Больше не встречались?
— Нет.
— Важно все-таки выяснить, кому Лоскутов продал иконы. Вообще, основное внимание сосредоточить на нем. Где был, с кем, какие отношения с гравером…
Шатохин хотел перечислить все, что требуется проделать, но при участковом не стал.
Легко было сказать: основное внимание сосредоточить на Лоскутове. В городе его нет. Уехал еще в начале июня, на другой день после прощального школьного звонка. Так и не появляется? Где? Ни на работе, ни с соседями планами не делился. С женой в полуразводе: несколько месяцев назад жена, забрав сына, уехала в Брянскую область к родителям. Может, и Лоскутов там сейчас, а может… Куда только не может отправиться тридцатилетний, не обремененный заботами отпускник.
Интерес к учителю рисования у Шатохина увеличился, когда полюбопытствовал, о чем конкретно пишет Лоскутов в своих статьях по искусству. Одни названия говорили за себя: «Некоторые черты стиля старообрядческих икон», «Сокровища таежных скитов». Вчитываться особенно недосуг, но и по беглому просмотру нетрудно понять: о скитах Лоскутов знает не понаслышке.
Хотелось успеть сделать как можно больше, завтра обязан возвратиться в древнюю Тверь, выезжать утром. Но в заботах день сгорал с быстротою, как тоненькая свечка на шандале.
Успели еще установить, что с гравером Лоскутов знаком (насколько близко, пока осталось под вопросом), что гравера точно не было в Коломне в дни ограбления скитов в Нетесовском районе. Накануне событий на болотах был свободен: в мастерской три человека, и, сменяя друг друга, работают в месяц по десятидневке. Сейчас Зимаев заступил на свою очередную вахту, по полсуток не выходит из мастерской.
Сходи к нему. Пусть какую-нибудь надпись черкнет на этой штуковине. Придумаешь по пути текст. — Шатохин протянул Валиулину купленный в сувенирном гостиничном киоске портсигар.
Старший лейтенант понял, что к чему. Ушел и вернулся через час.
— На добрую память Алексею Михайловичу в день рождения, — сказал, возвращая завернутый в газету портсигар.
— Спасибо, — буркнул Шатохин, — у меня в октябре этот день.
7
— С тебя причитается. Как будешь расплачиваться? — Такими словами встретил фотоиндивидуала Шатохин.
Недоуменное выражение возникло на смуглом лице Кортунова.
— Проданы твои доски. Хорошо проданы. — Шатохин сделал шаг к гостю, вложил в руку незапечатанный конверт. — Половину получил, теперь вторая половина. Доволен?
Шатохин знал, что делает. По заключению специалистов обе взятые под залог иконы принадлежат к псковской школе, написаны во второй половине восемнадцатого века. Музейная закупочная комиссия определила бы цену каждой пятьсот — семьсот рублей. А уж на черном рынке могут дать и в два, и в три, и в пять раз больше. В зависимости от того, кто и кому продает. Хочешь не хочешь, нужно со всем этим считаться. Пока у Кортунова не притупилось желание побыстрее перевести иконы в деньги.