Мне нужно было знать, по каким правилам привыкла играть она. Пока ее кофейные глаза бродили по искусственному песку фотообоев, я вложил тест в карман ее пальто. Она предпочитает выжидать или атаковать без оглядки?
– Не люблю воду, – пояснила она, скользнув взглядом по синей волне, бегущей на дешевой копии сусального тропического рая.
Обороняться, понял я.
Тест оказался ненужным. Не стоит удивляться. Выжидательная позиция типична для женщин. Она так предсказуема?
Но все же проверим, решил я, глядя в ее черную спину.
Черное скрадывает объем и размеры. Дуэлянты надевают черное в надежде на промах противника. Но оборона – признак слабости, при ней невозможно добиться победы.
Я закрыл глаза. Из ниоткуда выплыла белая фарфоровая чашка с обжигающим кофе. Вот оно! У нее настораживающий взгляд. Задница здесь ни при чем.
Саша
Я поступила в медицинский сразу после окончания школы. С первого раза. Училась легко, но первое занятие по анатомии я вспоминаю с содроганием. Оно напоминало газовую атаку на Ипре. Едкий запах формалина выкручивал глазные яблоки слезами и тушью, дубленый, коричневый труп настоящего человека зиял выпотрошенной воронкой на животе. И психическая атака – нескончаемая река из обломков мертвой речи. «Сагиттальный», «фронтальный», «дистальный», «проксимальный», «пронация», «супинация» взрывались в моей голове бомбами с капсюлем из мертвой латыни, вызывая состояние тихой паники. Нормальная анатомия долбила ковровыми бомбардировками из чертового орга́на вымершей до нашей эры тарабарщины. Я не понимала, о чем говорят и зачем я здесь. К чему учить английский, он тут не нужен! Я только подумала, что ошиблась с выбором профессии, как меня спросили:
– Серегина, покажите пронацию.
– Забыла, – несчастным голосом ответила я.
– Суп пролил, – мягко подсказал препод.
– Так? – Я пролила суп ладонями книзу.
– Так, – согласился он. – Теперь супинацию.
– Суп несу! – облегченно воскликнула я и повернула ладони кверху, будто что-то просила. Асклепий взглянул на меня с Олимпа и вложил в них красный диплом. На вырост.
Я несу супницу с красным дипломом в детской инфекционной больнице. Работа педиатра тяжелая, в инфекционной больнице – вдвойне. Врач приходит на работу в восемь утра, и если он дежурит ночью, то рабочий день переваливает за сутки. Утром после дежурства нужно вынести планерку, осмотреть своих больных, сделать назначения и записи в медкартах. Если повезет, дома будешь до обеда. Я не переношу ночные дежурства, до сих пор панически боюсь ответственности. Перед ними у меня всегда падает артериальное давление и тошнит от страха и неуверенности в себе. Я знаю, это пройдет, как только начнется рутинная работа. Но все равно трушу и поделать ничего не могу. Как и сегодня.
– Саша, я пойду? – спросила меня Наргиз.
Я сморщилась, она засмеялась и сказала, надевая пальто:
– Если что, звони.
Наргиз заведует отделением вирусных гепатитов, я работаю у нее ординатором. Каждый год наше отделение перепрофилируют на респираторные инфекции во время эпидемии гриппа. В нашей больнице два гепатитных отделения, другое отделение не перепрофилировали ни разу.
– Радуйтесь, – говорит Наргиз своим ординаторам. – У вас хоть соображалка сохранится. И опыт наберется. Вы сможете работать где угодно.
Ночная работа началась с рутины. Я осмотрела больных, оставленных под наблюдение, и уселась заполнять истории болезни. У меня есть примета: как дежурство начнется, так и пойдет. Сегодня мне повезло – тишина. Заполню медкарты, выпью чай, еще раз гляну тяжелых и лягу спать. Я посмотрела в окно. За ним полутьма и мерный шум льющейся воды. Весна застряла на слове «февраль» и утонула в дожде. Сначала дождь приходил ночью побренчать на жестяных козырьках и утром глядел зеркальными лужами вверх. Туда, откуда пришел. Потом дождь освоился и остался без права на передышку.
Не переношу дождь. Он наводит на меня тоску.
– Александра Владимировна! – В ординаторскую вбежала постовая медсестра. – Черепкова вся синяя! Под капельницей!
Я отшвырнула ручку и влетела в процедурный, оттолкнув перепуганную мать Черепковой. Трехмесячная девочка лежала под капельницей: кожные покровы синюшные, ладошки холодные, движений дыхательной мускулатуры нет. Налицо картина апноэ – остановки дыхания. Когда видишь такое, не думаешь ни о чем – твой мозг делает все за тебя, ты идешь за ним на автомате. Капельницу долой. Может быть, лекарственная непереносимость. Дыхание «рот в рот» и непрямой массаж сердца. Три скрещенных пальца обеих рук на крошечную грудину, давление на грудную кость не глубже одного сантиметра. Твои губы к детским губам, и весь объем воздуха из собственных легких в маленькое тельце. Реаниматологи называют это «поцелуй смерти». Дыхательный объем у детей раннего возраста меньше мертвого пространства у взрослых, только вдыхай и вкачивай атмосферный воздух. Я вдувала свой кислород как проклятая, пока не раздышала. Черепкова порозовела так же внезапно, как и ушла. Всё!