– Люди умирают, Уна. Здесь двадцать семь бусин, мы спасем двадцать семь человек, даже больше! Это целая улица на какой-нибудь Элише или Лассе!
Я подумала, что на Элише живут Лурда и три ее дочки. Они научили меня плести браслеты из ниток. Я достала из кармана свои четки, они были длиннее почти в два раза, я спасу две улицы. Ралус быстро обнял меня и разорвал нить. Серые дырявые камешки посыпались в мой передник.
Ралус уплыл на Элишу и Веретено. Я раздала камешки-бусины тем, кто ухаживал за больными, а остальные отдала Рилфу. Целый вечер мы вкладывали их в рот самым тяжелым больным и молились семи пряхам, чтобы волшебство сработало. А утром на Скользящую Выдру пришло еще одиннадцать лодок с умирающими.
Среди них была Пата.
Выбор
Она еще не бредила, но дышала с трудом. Она взяла меня за руку и сказала:
– Мы с Эльмаром собрали много бусинок, на пол-Патанги хватит.
– Почему же ты себе не взяла ни одной? – я чувствовала, что внутри меня клокочут то ли слезы, то ли бешенство.
– Надо было выбрать: я или малышка Тира, соседка Книты, помнишь ее?
Я не помнила.
– Ей всего пять. Не плачь, милая моя, я прожила хорошую жизнь.
Я вынула свой камешек изо рта, промыла его и попыталась всунуть Пате. Но та разъярилась так, что мне пришлось отступить. Тогда я пошла к Рилфу. Он должен дать мне хоть один камешек из моих четок! Но оказалось, что Рилф уплыл на Патангу, где собирался совет островов. Тогда я решила, что украду камешек у кого-нибудь, а Пате совру, что мне дал его Рилф. Я ходила между коек, всматриваясь в лица, стараясь понять, кто сможет продержаться и выздороветь и так, без помощи дырявого камешка, а кто нет, но решить было непросто.
– Уна, тебя Пата зовет, – сказал Чио, и я бросилась к ней.
Пата крепко взяла меня за руку, я чуть не вскрикнула, и проворчала сердито:
– Кто ты такая, Уна-Эшвин, чтобы выбирать, кому умереть за меня? Хватит! Я сделала свой выбор. Успокойся и побудь со мной. Никто не знает, сколько нам отмерено. Сиди. Я буду рассказывать тебе истории, а ты слушай.
Я замерла, и только слезы падали мне на руку, которую все еще сжимала Пата. Она была так слаба, что на истории сил уже не осталось. Она лежала с закрытыми глазами, тяжело дышала, а я сидела рядом и плакала от бессилия и жалости. Потом она уснула. Я высвободила руку, налила полынной воды, вытерла ей лицо, сделала охлаждающий компресс. Я забыла всех остальных больных и не отходила от нее, вспоминала, как мы пряли на Птичке, и как она кричала на Зайру, и все ее истории. Иногда она начинала бормотать, не открывая глаз:
– Был у меня дружок в детстве, Санди. Мы с ним по соседству росли и были как брат с сестрой, даром что разные люди нас родили. Крепко очень дружили, а потом его в плен взяли. Во время второй осады поплыл он на Скользящую Выдру, еды привезти солдатам, а имперские его и схватили. Что с ним стало и жив ли он… Говорили, что его в Рионелу отправили, в те самые холмы, да там он и сгинул. Я потом этот остров долго ненавидела. Пока не поумнела и не поняла, что остров тут ни при чем. И вот я тоже здесь. Обрываю свою нить.
Я взяла ее за руку. Я всех брала за руку. Но это было не одно и то же.
– У Мии… ну, у той, в которую влюблен наш Эльмар, есть брат, его зовут Санди, – зачем-то сказала я. – А мама у них с островов, это она пела мне песню про зиму…
– Забери мою прялку, Уна-Эшвин, – не слыша меня, сказала Пата. – И мое веретено. Но главное – книгу. Забери мою книгу.
Я не ответила. Не хочу даже думать об этом.
– Забери и сохрани. Обещай мне.
Я пообещала.
Рилф собрал нас в тени сарая, большими ладонями провел по лицу, будто разгладил его, и сказал:
– Вчера, как вы знаете, меня приглашали на Большой совет. Там было принято решение лечить в первую очередь тех, кто моложе.
– То есть? – уточнил Твун.
– Камешков на всех не хватает, вы прекрасно это понимаете. И если есть выбор между стариком и молодым, мы спасаем молодого.
Все закивали, но я не могла понять, как решусь вытащить изо рта старика камешек, который спасает ему жизнь, и отдать другому больному. Ведь старик тогда сразу умрет!
– Как сделать такой выбор?
Рилф поморщился.
– Но какой-то выбор делать придется, Уна. Мы не сможем вылечить всех.
– Да, я знаю, но почему старики? В чем они виноваты? Почему именно возраст имеет значение? А если этот старик – всеми уважаемый человек, или мастер своего дела, или… да мало ли! А молодой, которого придется спасать, бездельник или подлец?
Во взгляде Рилфа мне почудилось одобрение, хотя сказал он строго:
– Я понимаю, о чем ты говоришь, Уна. Но мы не знаем, как выбирать. Тот, кто для тебя бездельник или подлец, для другого – милый брат или единственный сын. И у каждого будет так. Поэтому если мы начнем выбирать по-другому, то живые перебьют друг друга быстрее, чем умрут умирающие.