Я вспомнила, как сама недавно бродила между коек, выбирая, у кого отнять камешек, дающий жизнь, чтобы вылечить Пату, и не нашлась что ответить.
Чио положил руку мне на плечо. Рилф кивнул и сказал:
– За работу.
И мы пошли работать. Отнимать у стариков последнюю надежду выжить, обрывать нити их жизни. Мыть камешки в полынной воде, вкладывать их в рты молодым. Я работала в паре с Эрли, молоденькой девушкой с Окаёма. Она приехала вместе с зараженным парнем, за которого осенью собиралась выйти замуж. Ему достался сиреневый камешек из четок Ралуса, он шел на поправку.
– Я все думаю… – не смогла удержаться я.
– О чем?
– Мы выбираем, кого спасать. Спасаем тех, кто моложе, такое вот правило. И я все думаю: когда они очнутся, будут ли они знать, что выжили благодаря нашему выбору? И что они будут чувствовать? Что они будут чувствовать к тем, кто умер, потому что всех спасти было невозможно?
– Наверное, поклонятся морю, их последнему приюту.
– Если будут знать.
– Если будут знать… никто не будет знать, Уна.
Я вздохнула.
– Будут. Люди расскажут.
Последняя песня Птвелы
Это был высокий и толстый человек, его привезли ночью и как раз в мое дежурство. Он метался в бреду, говорил что-то без остановки, звал какого-то Прикса, просил прощения, плакал, а мне нужно было нажать ему на щеки и вложить в рот камешек. Я подошла поближе и увидела, что болезнь проникла в него слишком глубоко и камешек уже вряд ли поможет. Вдруг он схватил меня за руку, забормотал:
– Мне надо рассказать это, надо рассказать!
– Хорошо, хорошо, расскажи, – я стала протирать ему лицо влажной тряпкой. Многим надо выговориться перед смертью. Я не запоминала их секретов, да и не слушала толком.
– Мы убили ее! Нет нам прощения!
Он вцепился в мою руку со всей силы и попытался подняться, он смотрел на меня мутными глазами и просил:
– Прости меня, прости меня! – А потом: – Птвела-певунья, прости нас всех!
Я заставила его лечь. Он сильно сжимал мои пальцы.
– Грех на мне, страшный грех! Ведь я видел, что это никакой не тролленыш, обычное дитя с голубыми глазами! Это наказание нам всем, да, да, за тот наш грех…
– Расскажи мне, – потребовала я. Я знала, что он скоро умрет, я должна была успеть услышать.
Но он замолчал, замкнулся, отпустил мою руку и пробурчал:
– Нечего тут рассказывать. Убили ведьму и ее детеныша, так им и надо, поделом.
– Откуда же детеныш у нее взялся? – не сдавалась я.
– Откуда, откуда… от вандербута понесла наша певунья. Это только бабы судачили, что, мол, тролли ее похитили, да только и Прикс, и я, и Твуди – мы все видели, она сбежала из дома с тем проклятым вандербутом, они на Зеленую Землю подались, жили там в холмах, как звери какие-нибудь или тролли. Пусть бабы верят этим сказкам, а нам ясно было: чтобы впредь не думали наши девушки путаться с вандербутами да еще от них детей рожать, надо прикончить эту заразу. Да и нельзя было ее на островах оставлять, это все понимали, только никто не решался сделать. А мы решились!
– Мы?
– Я, да Твуди, да Прикс… Вики еще. Надо же было кому-то, нельзя, нельзя тем, кто спутался с вандербутами, среди людей жить. К беде это.
Я сглотнула горький ком. К беде.
Он опять заметался, застонал, я еле сдерживала его, а потом позвала Твуна, и мы привязали его к кровати, чтобы он не упал и сам себя не поранил. Я вертела в руках камешек-бусину, которую должна была засунуть ему за щеку.
– Расскажи мне, – снова сказала я. Но не уверена, что вслух.
И он начал рассказывать:
– Мы связали ей руки. Помню, смотрел, как Вики вяжет свой дьявольский узел, а сам думал: «Это же Птвела. Она пела у меня на свадьбе. Как же так вышло, что теперь мы скручиваем ей руки и сажаем в лодку тайком от всех?» А она не плакала, нет, не молила о пощаде, не кричала. Она даже не называла нас по имени, будто мы вмиг перестали быть знакомы или она нас забыла. А может, так и есть? Может, и правда тролли заколдовали ее?
– А может, вы стали для нее чудовищами и она вас не узнавала больше, – сказала я, но он меня не услышал.
– В лодке она стонать начала, и Твуди ее развязал, сказал, что никуда она теперь не денется. Она отошла от нас подальше и все держала свой живот, держала обеими руками и стонала. А я смотрел на нее и вспоминал, как она пела-то красиво! Ведь самая первая певунья была, на всех островах, и вот что с ней стало! А потом я глянул на нее, и такое зло меня скрутило: спуталась с вандербутом! Что, мало ей наших парней? Да за ней толпами ходили лучшие женихи со всех островов! И сил не было смотреть на ее живот, ведь там, в животе-то, получается, это змеиное отродье! У нашей Птвелы! Как она могла-то, ее же все любили! А она все стонала, стонала, не о помощи просила, а будто от боли… Я не понял сразу-то, что это значит, а вот у Вики уже двое своих ребятишек было, он как заорет: «Скорее! А то она родит змееныша прямо в моей лодке!» Но ветер был слабый, вот как назло, мы еле ползли. Вики аж позеленел и все бормотал: «Только не в моей лодке, только не в моей лодке».