И Тшула снова кивнула.
– И тогда стена превратится просто в лес. Огромный прекрасный лес, где много воздуха. Но вы не будете больше защищены от солдат Империи…
– Значит, мы научимся защищаться по-другому, – сказала Тшула.
– Или вам больше это будет не нужно, – буркнул Ралус. Он был в ужасном настроении.
Вестник доел похлебку и уснул сидя, уронив голову на стол. Ралус и Лура переложили его на лежанку, и он даже не шелохнулся. Мы вышли из хижины. Лес молчаливо смотрел на нас с высоты. Он чувствовал близкие перемены, он хотел их.
Ралус сказал Луре:
– Выйди из леса и посмотри, что с конями. Если их нет, ступай в Глетбун, купи самых быстрых. Нам нужно торопиться. Как только вестник отоспится, мы тронемся в путь.
Он дал ему мешочек с деньгами.
– Я, наверное, останусь, – сказала Си. – Мы многое не успели обсудить с Тшулой.
Тшула улыбнулась, а мне стало грустно. Но я не могла остаться, не могла бросить Ралуса. И я беспокоилась за Рэллу. Каково ей сейчас?
– А если это ловушка? – спросил Лура.
– Даже если и так, – вздохнул Ралус.
Даже если и так – он не оставит Рэллу. Даже если и так – он не позволит советникам прибрать к рукам Империю, потому что Дойн в тот же миг отменит все, чего Ралус с таким трудом добился, все его начинания. И уж Дойн точно не пощадит Рэллу. Все дело в ней. Мы сражаемся и рискуем жизнью не ради призрачной власти, а ради тех, кого можем назвать сестрой.
– Твое ли это дело? – покачал головой Лура, глядя на Ралуса. – Ты странник, твое дело – бродить по землям, связывать людей и страны.
– А твое дело – писать книги, хранить знания, – усмехнулся Ралус. – Но ты вот шатаешься со мной по этой расколотой земле, и что-то я не вижу у тебя в руках ни пера, ни чернил.
Они посмеялись друг над другом, и Лура ушел. Ралус велел мне идти собираться.
– Ты правда хочешь остаться? – спросила я у Си.
– Дело не в том, чего я хочу, – грустно улыбнулась она. – Просто так надо.
Тшула крепко обняла меня, окутав своим особенным запахом: влажной земли, древесной коры, только что распустившихся листьев. В осеннем лесу, на пороге суровой зимы, эти запахи казались странными, но дарили надежду и защиту.
Красный город
Вестника звали Эрвил. Мы вышли из Атунского леса, как только он проснулся и съел еще одну миску похлебки. Лура с лошадьми уже ждал нас. Он вернул Ралусу деньги – наши лошади оказались вернее советников Дойна и Бривса. Эрвил говорил без умолку, пока Ралус не попросил его заткнуться.
– Простите, Ваше Величество. Я до сих пор не верю, что жив.
Ралус поперхнулся и сердито глянул на Эрвила.
Всю оставшуюся дорогу тот молчал. В столицу мы прибыли на рассвете следующего дня. Весь город пылал: каждый дом, даже самые бедные лачуги, был украшен красными стягами. Это было красиво и тревожно одновременно, будто город готовился сегодня-завтра вспыхнуть пожарами или быть залитым кровью.
– Почему весь город в красном? – спросила я.
– Это траур по умершему императору. Красный – цвет смерти, ты разве не знаешь? – тихо ответил Лура.
Нет. Для меня красный – цвет ягод на Веретене, цвет лета, вкусного чая, тепла. А смерть – она тусклого серого цвета, как грязный лед и стылое море зимой.
Город был тих. Только замирающее при нашем приближении шушуканье, только одинокие шаги – всегда на соседней улице, только скрип невидимых дверей и резкое задергивание занавесок. Город затаился и ждал, завернувшись в красное.
– Как мы попадем во дворец? – спросил Лура.
– Через сад Рэллы, – подумав, ответил Ралус. – Я всегда так делал.
– И именно поэтому там тебя будут ждать.
– Ты думаешь, Рэлла предала меня?
– Я думаю, что Дойн хитрее и могущественнее, чем кажется.
Они замолчали. Я видела, что Эрвил ерзает в седле, посматривает на Ралуса, но не решается заговорить. Наконец я не выдержала и сказала:
– Вы можете ехать домой, Эрвил.
Ралус уставился на меня, потом на Эрвила и протянул:
– Ах да… Да, конечно.
– Спасибо, Ваше Величество! – вестник поклонился сначала ему, потом мне и пришпорил коня.
– Ты прав, Лура, – глядя вестнику вслед, сказал Ралус. – Я не могу войти туда, как вор. Это мой дворец отныне и мое королевство. Я войду через главные ворота.
Он тоже пришпорил коня, и стража пропустила нас, отдав честь новому императору.
Дворец был погружен в молчание. Обычно в это время уже снуют по парку садовники, бегают по коридорам горничные, шумит кухня. Сейчас вокруг были тишина и красный цвет. Будто я попала внутрь огромного, еще не раскрывшегося цветка.
У парадной лестницы нас встречал главный советник. Я не знала его имени, но иногда сталкивалась с ним в коридорах дворца, и он всегда мне кивал, как старой знакомой. Его лицо будто постарело за те дни, что нас не было, но выглядел он невозмутимо.