Происходит что-то странное и – страшное. Самое главное сейчас – выяснить, что это за сбрендившая пряха, откуда она, чего хочет, какой силой обладает. И выяснить это сможет, пожалуй, только Саша, а она… она где-то застряла.
«Надо собрать девочек вместе, познакомить друг с другом. Так им будет проще удержать этот рвущийся на части мир. И книги. Надо собрать книги», – подумал Алехин, снова переводя взгляд на книгу, лежащую на столе. Многие, многие годы они ждали тех, кто придет и спасет, кто поможет, кто даст им в руки нити, из которых они смогут наконец соткать все заново, как бы глупо это ни звучало. И вот они пришли, девочки, способные увидеть, услышать, почувствовать и, главное, – совершить поступок, сделать выбор. Мия, Кьяра, Тайрин, Уна – и сколько их будет еще… Почему же ему так страшно, Господи?
Алехин снял ноги с табурета и уткнулся лбом в стол. Впервые за много лет он почувствовал неодолимую усталость. Его вдруг полоснула тоска по дому, по Краю, по детству. С ним это редко случалось, слишком много было работы, слишком давно он уехал, но сейчас он не удивился: устал, очень устал. Алехин вспомнил бабушку, ее вечно занятые руки, ее булсу по праздникам. Шаманка, ведунья, травница, повитуха… Может, она была пряхой, а может и нет, он не знал наверняка, но она могла научить девочек прясть так, чтобы поддерживать равновесие мира, хрупкую связь со всеми мирами. Понимала ли она сама, что ее роль важнее многих прочих? Этого Алехин тоже не знал.
Он был у родителей первенцем, и назвали его по традиции в честь деда по отцовской линии, а уж коль дед его был пришлым человеком, то и имя ему досталось будто бы чужое, из других земель, из чужой жизни. Родители и младшие братья называли его на свой лад – Севруджи, но бабушка всегда выговаривала четко: Сергей. Не оттого ли всю жизнь чувствовал он себя неуместно в родной деревне, в родном Краю? Всегда рвался куда-то… Он уехал учиться в ближайший большой город, когда ему было пятнадцать, через год его забрали в Университет. «В ближайший город, – усмехнулся Алехин, – два часа вертолетом и три дня на санях по бездорожью». Тогда ему казалось, он вырвался из плена.
Алехин вспомнил, как трудно было каждый раз решиться на поездку домой. Найти транспорт, договориться, преодолеть огромное расстояние… Он ездил домой, только когда тоска хватала за горло, когда сил не оставалось находиться в плоском мире, когда начинали болеть пальцы от желания погладить дерево. Он приезжал домой и первым делом падал лицом в снег, радуясь, что чувствует, как горит лицо, он нянчил новорожденную сестренку, ощущая тяжесть ее тела, ее запах, объедался бабушкиными пирожками, дурачился с братьями… Он думал иногда: обиделся бы отец, если бы узнал, что он переделал отчество, сделал проще и понятнее?
Сейчас он может попасть домой в любую секунду, стоит только открыть нужную дверь. Но все равно почему-то не идет туда. «Надо учиться расслабляться, надо учиться делегировать», – говорил ему Мурашкин. Надо. Но он не умеет до сих пор.
Вдруг он заметил какое-то движение за окном и целую долгую-долгую минуту сидел и смотрел, как капли сбегают по стеклу, и даже не сразу смог вспомнить, что это называется дождем. Неспешный дождь – здесь, где всегда одна и та же погода, теплая и ясная? Алехин сорвался с места, рывком открыл окно и прямо через него вылез в сад, будто испугался, что дождь закончится, пока он бежит на улицу через двери и коридоры.
Он подставил лицо прохладным каплям, вытянул в стороны руки, распахнул ладони. Дождь! Прикосновение, ощущение, тактильность – он помнит, он чувствует, он здесь, он живой. Счастье, ради возвращения которого он и торчит безвылазно в ШДиМ, Арс увяз в холмах, а Настя ушла через озеро Тун в другой мир навсегда.
«Надеюсь, Мии не будет одиноко там, в Краю, когда мы наконец ее отправим… Странно, что ей так трудно даются языки, что она никак не может освоить программу, а путь сюда нашла легко», – подумал Алехин, ловя дождь языком. Он прикинул, сколько лет сейчас сестренке. Получалось пятнадцать. Смешливая она, слушает так внимательно, кто бы что ни рассказывал… «Надеюсь, они с Мией подружатся».