– Это подпись маэстро Ногуса, – сказала она.
Такой ответ учёного озадачил, но поскольку с продолжением экспериментов вопросов не возникало, он и не стал их больше задавать. Ну, показал этот Ногус какой-то свой трюк, фокусники на то и фокусники.
Окинув взглядом безупречную фигурку и кукольное личико провожатой, он отвернулся к иллюминатору.
Перед посадкой цепеллин сделал круг над виллой, стоявшей на краю отвесной скалы, и, показав пассажирам красоту и неприступность этих мест, опустился у крытого трапа-коридора.
В тот же вечер состоялось знакомство мага и профессора, оставившее у последнего двоякое впечатление. Испытывая искреннее расположение к меценату, Пуп не мог избавиться от чувства, что при каждом взгляде этого бесцветного человека за пазухой шарят холодные, липкие ладони. Он даже стал тайком почёсываться. Но, несмотря на постную физиономию и странную манеру таращить ноздри, Ногус был любезен, просил обращаться без церемоний и лично повёл показывать лабораторию.
– Пустоскоп произвёл на меня большое впечатление, – сказал он. – Странно, что вы решились доверить газетчикам свою тайну!
– О, что вы, ни один из них и не понял, что это тайна, – учёный остановился, уступая дорогу. – Настоящая тайна настолько слита с вашей глубиной, с вашим личным аккордом, что можно сто раз её открыть, а каждый услышит и поймёт по-своему. К слову, совсем не так, как вы сами.
– С личным аккордом? – Ногус прошёл вперёд. – С глубиной?
– То, как звучит ваша тайна, – Якоб незаметно поскрёбся под галстуком, – никто, кроме вас самого, знать не может. Разве что…
– Что? – задержался маг.
– Тот, чья тайна звучит так же, как ваша.
Знакомясь с виллой, оказавшейся настоящим дворцом, профессор взирал на роскошь с равнодушием зеркала. А вот орган вызвал у него настоящий мальчишеский восторг.
– Но и от фисгармонии мы отказываться не будем! – радостно восклицал он, оглядывая ряды трубок. – Орган будет организовывать проход в эфир, а фисгармония – гармонизировать!
Помещения, предоставленные обществом для лаборатории, оказались выше всяких похвал, Пуп даже заметил, что они чрезмерны, поскольку пустоскоп уже не требует столько места, а сам он большую часть времени проводит в краях, границ не знающих.
В полдень следующего дня пришли снять мерки, – на вечер был назначен званый ужин. Фрак доставили уже через пару часов, и тот пришёлся как раз в пору. Этикетки говорили, что одежда сшита в миланском ателье.
«Вот, опять фокусы! – подумал Якоб, застёгивая брюки. – Что же это за дирижабль такой, что носится, как ракета?»
Одевшись и причесавшись перед хрустальным, подсвеченным аркой электроламп зеркалом, он с удовлетворением отметил свой посвежевший вид.
Вопреки ожиданиям гостя, в зале с зажжённым камином, кроме Ногуса, Медины и пары стюардов с латинской «N» на френчах, не было ни души.
Маг оказался на удивление приятным собеседником – всё время молчал и только слушал. Якоб же, впервые за многие годы оказавшись в компании очаровательной дамы, заливался соловьём. Он с упоением живописал картины эфирных путешествий и то и дело вскакивал, подражая повадкам разных сказочных существ.
Медина, наблюдая за ужимками и телодвижениями увальня-профессора, оглушала тишину зала неженским хохотом. Ногус, напротив, слушал без эмоций, изредка подёргивая ногой и заглядывая в манжету.
А Пуп бегал вокруг стола с задранной в руке салфеткой, показывая корабль-призрак, корчил физиономии, изображая духов в пещере языческого божества, а мимоходом припомнил курьёзный эпизод, когда, пролетая над эфирной Евразией, увидел гигантскую запотевшую бутыль, словно Левиафан, вынырнувшую из белого моря квашеной капусты с островками рубиновой клюквы.
– Это какая должна быть плотность желания у отчаянного северного народа, – воскликнул, поднимая бокал, – чтобы спроецировать столь цельный образ над колоссальной, просто колоссальной по размерам территорией!
История пришлась к столу, и Медина провозгласила тост за «отважного разведчика тоненького мира».
Когда же, совсем растрогавшись, Якоб поведал о самом сокровенном – сияющем крыле, Ногус впервые за вечер как-то сразу подобрался, взгляд его ноздрей перестал быть пространным, и он попросил вспомнить всё до мельчайших деталей.
Солнечная лужайка и пони его не заинтересовали, но разомлевший профессор, за пазухой которого шарило бессчётное число ладоней, ни о чём больше поведать не смог. Как закончился ужин, он помнил смутно, но кучка сплюснутых лимонов под стулом мага накрепко отпечаталась в памяти.