Наутро у него сильно болела голова, и терзало чувство вины. Но воспоминания о том, как смеялась Медина, улучшили настроение. Ему даже показалось, что смуглую красавицу удалось впечатлить.
Приняв холодный душ, Пуп поспешил в лабораторию, где тут же принялся расписывать органный пульт одному ему понятными символами.
– Впервые вижу, чтобы на клавишах что-то писали, – бесшумно подошёл Ногус.
– Да, я ввёл в уравнение музыкальные величины, – учёный чертил с удивительной быстротой, – получилась эдакая матемузыка. Она и помогает прокладывать эфирный курс. Но моего новаторства здесь нет: мир – это гигантский музыкальный инструмент, и все мы – волны в океане звуков.
– Что вы говорите! – маг ущипнул кончик носа.
– Да, достаточно взять нужную гармонию и, милости простим, океан сам к ней прислушивается и даёт дорогу.
Ногус подался вперёд:
– Вы впечатываете формулу в пространство, играя на органе, и оно само расступается перед вами, как Красное море перед Моисеем? – втянул ноздрями воздух. – Вы следуете за темой, как по проложенному маршруту, в этом секрет вашего гениального открытия?
– О, не преувеличивайте, мой друг… – Якоб осёкся и залился краской. – Вы не обиделись, что я назвал вас своим другом?
Иеронимус снисходительно похлопал его по плечу:
– Продолжайте, дружок, это занимательно.
– Так вот, – Пуп благодарно блеснул линзами, – настоящий секрет – в любви ваших старших, в ней – все ключи, все коды Вселенной. А формула, да, она набирается в соответствии с координатами сердца, но это далеко не главное.
– Значит, вводим координаты, и дело в шляпе? – перебил его Ногус.
– Только помните – музыкальная секунда отличается от секунды широты и долготы в картографии, – он послюнявил карандаш. – К тому же, на эфирное путешествие влияет масса всего, в частности, форма вашего внутреннего тела.
– Какого, – маг дрыгнул ногой, словно брючина стала жать, – тела?
– Внутреннего, – Пуп любовно коснулся переключателей регистров. – Того, что путешествует по тонкому миру, пока ваша физическая оболочка ожидает в шкафу.
– В шкафу?
– Ну, конечно, – профессор улыбнулся. – Вы же не думали, что будете разгуливать по эфиру, как есть, во фраке с бабочкой? Там будет странствовать та фигура, что вы натренировали долгими умственными упражнениями и душевными переживаниями. Кстати, внутреннее тело тоже имеет мускулатуру.
– Да ну? – Ногус украдкой поднял с пола сплюснутый лимон.
– Её можно тренировать, не вставая с постели.
– И как же?
– Например, читая Священное Писание.
– Вы шутите! – маг сунул фрукт между пультом и катушкой трансформатора и отряхнул узенькие ладошки.
– Ни капли, – Пуп повернулся к собеседнику, снимая очки.
– А биржевые сводки?
– Что, биржевые сводки?
– Они внутреннее тело тренируют?
– О, – профессор задумался, – это уже штанга! Такие упражнения крайне вредны для сердца.
Иеронимус подышал одной ноздрёй, зажав другую пальцем.
– А скажите, дорогой профессор, – поменял ноздрю, – как вообще это ваше «внутреннее тело» влияет на путешествия по эфиру, там же всё из одной и той же субстанции?
– Из одной, да не совсем, – Якоб взглянул близорукими глазами. – Симфония тоже состоит из одних звуков, но все они разные. А невидимый мир соткан из бесчисленных гармоний и тем: минорных и мажорных, консонирующих и диссонирующих, звучащих граве или, напротив, престо. А вдруг тональность эфирной местности, где вы путешествуете, будет далека от вашего личного лада? Тогда гондола не разовьёт скорости, а она – часть вашего душевного аккорда. И ещё, – он отвернулся к клавиатуре, – вам придётся потренироваться с фокусом.
– Ну, здесь опыт есть, – маг понюхал ладошку и брезгливо поморщился. – А то крыло, о котором вы рассказывали, насколько оно блестящее? – спросил между делом.
Пуп мечтательно вперился вдаль.
– О, тысячи солнц меркнут рядом с ним! – сказал вдохновенно. – А ведь я уловил лишь ничтожный отблеск…
– А целиком это сияние поймать можно?
– Для матемузыки, – он всё ещё созерцал пустоту, – нет ничего невозможного.
– А скажите, – маг доверительно понизил голос, – его можно каким-либо образом задержать, чтобы затем продемонстрировать?
– Помилосердствуйте, – встрепенулся Якоб, – разве можно задержать чувство?
– Уверяю, мой друг, ещё как можно!
Пуп угрюмо молчал.
– Тут проблема этического плана, – произнёс глядя в стену. – Некоторые вещи лучше не показывать, если люди сами их не видят. Они могут это не понять или понять отчасти и неправильно истолковать.
– Это уже не ваши заботы, – Иеронимус сжал плечо изобретателя тонкими пальцами. – Так как же?