Берта. А что дурного слуги говорят? Они лишь рады нашему блаженству...
Ганс. Наконец-то! Спасибо!
Берта. Ты пугаешь меня, Ганс! Уже несколько дней ты меня пугаешь...
Ганс. Ты все знаешь о Виттенштейнах, узнай же еще и вот что: в тот день, когда дом Виттенштейнов должно посетить несчастье, их слуги без всякого повода начинают говорить торжественным языком. Их фразы становятся ритмичны, слова благородны. Все, чем обычно пользуются поэты, внезапно переходит к прачкам и конюхам. Простой люд вдруг начинает видеть то, чего прежде никогда не замечал - изгибы рек, шестигранники медовых сот. Он думает о природе. Думает о душе... Сегодня случится несчастье.
Берта. Они не говорили стихами. Их фразы не рифмовались.
Ганс. Когда Виттенштейн вдруг слышит, что один из слуг говорит в рифму, читает на память стихотворение, значит пришла смерть.
Берта. О, Ганс, это потому, что в знаменательные дни ухо Виттенштейнов облагораживает все звуки. Но это наверняка справедливо не только для часов скорби, но и для празднеств!
Ганс. Даже свинопасы! И сейчас мы проверим (слуге). Ты знаешь, где сейчас свинопас?
Слуга. В долине каменных дубов...
Ганс. Заткни глотку... Сходи за свинопасом.
Слуга. ...в тени акации прекрасной...
Ганс. Бегом!
Берта. О, Ганс, я-то благодарна слугам за то, что нынешним утром все свои смиренные слова они оставили мне, чтобы я могла выразить, как люблю тебя. Я в твоих объятиях, Ганс. Почему же у тебя такое лицо, чего тебе не хватает в такой день?
Ганс. Мести. Мне надо, чтобы перед лицом всех горожан она признала истинную свою сущность и свое преступление.
Берта. Ты не смог забыть Ундину за те полгода, что она исчезла? Во всяком случае, сегодня как раз подходящий день для забвения!
Ганс. Меньше, чем какой-нибудь другой. Если сегодня ты видишь недоверчивого, униженного, подавленного жениха, это ее работа... Как она мне лгала!
Берта. Она тебе не лгала. Любой другой на твоем месте догадался бы, что она не нашей породы. Разве она хоть раз пожаловалась? Хоть раз воспротивилась твоей воле? Разве ты хоть раз видел ее рассерженной, нездоровой или властной? По каким же признакам распознаешь ты настоящих женщин?
Ганс. По их изменам... Она мне изменила.
Берта. Один только ты не видел. Один только ты не заметил, что она никогда не употребляла слова "женщина". Слышал ты, чтобы она когда-либо сказала: "Так не говорят с женщиной. Так не поступают с женщиной"?.. Нет... Все в ней вопило: "Так не говорят с русалкой, так не поступают с русалкой".
Ганс. Забыть Ундину! Разве она позволяет мне это? Крик, которым она разбудила меня в день своего исчезновения: "Я изменила тебе с Бертраном!" разве не доносится он до меня каждое утро из реки, из ручьев, из колодцев?.. Разве замок и город не откликаются ежеминутно на этот крик всеми своими фонтанами и акведуками?.. Разве деревянная русалка на башенных часах не вторит этому крику в полдень? Почему она так яростно оповещает весь мир, что изменила мне с Бертраном?
Эхо. С Бертраном!
Берта. Будем справедливы, Ганс. Ведь мы первые обманули ее. Может быть, она застала нас вместе и отомстила.
Ганс. Где она? Что она делает? Все мои охотники, все рыбаки вот уже полгода тщетно гоняются за нею. И притом она где-то недалеко. На заре у дверей часовни нашли этот букет из морских звезд и морских ежей... Только она могла положить его там насмешки ради...
Берта. Не думай так... Существа из сказочного мира не упорствуют во злобе. Едва разоблаченные, они исчезают, вновь погружаются во тьму... Я думаю, это касается и русалок... Она вновь погрузилась в воду,
Ганс. Я изменила тебе с Бертраном!.. Кто это сейчас сказал?
Эхо. С Бертраном!
Берта. О, Ганс, мы расплачиваемся за твою ошибку. Что могло соблазнить тебя в этой девушке? Кто убедил тебя, что ты рожден для волшебных приключений? Ты - охотник за феями! Я-то тебя знаю. Если хочешь быть искренним с собою, признайся, что в зачарованном лесу твое сердце билось сильнее всего, когда ты видел какую нибудь хижину, покинутую дровосеком, заходил туда, пригнув голову на пороге, слышал запах рассохшейся утвари, находил тлеющий уголек, чтоб зажечь свою трубку, зажарить дрозда... Я вижу тебя в так называемых заколдованных дворцах... Уверена, что тебе не терпелось открыть шкафы, снять с крючков одежды, примерить старые шлемы... Ты думал, будто ищешь привидения. Ты всегда следовал лишь по человеческой тропе.
Рыцарь. Плохо я по ней следовал.
Берта. Ты с нее сбился, но вновь нашел ее. Той зимней ночью, когда ты сказал мне, что все еще любишь меня, а я убежала, ты вернулся на человеческую тропу, - позади старого замка, когда увидел следы моих ног на снегу. Опи были большие, глубокие; они выдавали всю мою усталость, мою тоску, мою любовь. То не были чуть заметные отпечатки ног Ундины, которых не различают даже твои собаки и которые остаются лишь бороздками на суше. То были следы женщины, чреватой человеческой жизнью, беременной твоим будущим сыном, следы твоей жены! На снегу не было обратных следов. Ты принес меня домой на руках.
Ганс. Да, как Бертран, должно быть, унес ее... Чего тебе надо?
Слуга. Вот свинопас, сеньер. Его вы призывали.
Ганс. Ну-ка, подойди поближе, как там твои свиньи?
Свинопас. Рожок мой из лозы, и нож мой из самшита!
Ганс. Я говорю о твоих кабанах, о твоих свиньях!
Свинопас. И под акацией...
Ганс. Замолчи!
Слуга. Он глух, сеньер. Он глух!
Свинопас. ...в тени ее прохладной...
Ганс. Закрой ему рот рукой!
Слуга. Глаголет в руку он, о сотах речь ведет...
Ганс (другому слуге). И этому заткни рот...
Второй слуга (который в свою очередь закрыл рукою рот первому). Что сталось с ними? Ах, все говорят стихами!
Ганс. Приведите ко мне судомойку. Поняли? Посмотрим, что скажет судомойка.
СЦЕНА ВТОРАЯ
Берта. Ганс. Рыбаки.
Первый рыбак. Сеньер мой, мой сеньер!
Ганс. Повтори это четыре раза, и получатся стихи,
Второй рыбак. Она у нас! Мы ее поймали!
Ганс. Поймали Ундину?
Первый рыбак. В водах Рейна, пока она пела!
Второй рыбак. Она как глухарь, когда поет, к ней можно приблизиться!
Ганс. Это она? Вы уверены?
Первый рыбак. Верно говорю, как перед богом. Она закрыла лицо волосами, но голос у нее чудесный, кожа бархатная, сложена на диво, - это она, чудовище!
Второй рыбак. Ее сюда ведут, и с нею судьи.
Берта. Какие судьи?
Первый рыбак. Судьи из епископства и имперские судьи, которые ведут дела о сверхъестественных случаях. Они как раз объезжали округу.
Второй рыбак. Они прибыли из Бингена, чтобы повесить змею-оборотня.
Берта. Зачем им устраивать судебное заседание в замке. Разве здание трибунала не свободно?
Первый рыбак. Они говорят, графиня, что русалок всегда судят на возвышенном месте!..
Второй рыбак. И подальше от реки, и еще, что нужно принять предосторожности, потому что они могут присосаться к животу, как пиявки, и что к тому же в этом процессе истец - наш сеньер.
Ганс. Да, истец - я... Я жду этого часа уже полгода... Оставь нас, Берта.
Берта. Ганс, не надо тебе снова видеться с Ундиной!
Ганс. Я не увижусь с Ундиной, ты же слышишь, что они говорят... Я увижу русалку, существо лишенное человеческой жизни, человеческого голоса, которое меня даже в не узнает.
Берта. Ганс, когда я была маленькой девочкой, я как-то влюбилась в горностая. Воображаемого. Его не существовало. Но мы спали вместе. У нас были дети. Так вот, даже теперь я с трепетом останавливаюсь перед клеткой с горностаем в зверинце. Он тоже забыл меня. Тоже забыл, что я надевала на него пурпурный капюшон, что он спас меня от гигантских карликов, что наши близнецы Гениевра и Вертелинга вступили в брак с королем Азии. Он здесь, со своим мехом, своей бородкой, своим запахом. Но мое сердце громко стучит. Но я чувствовала бы себя виноватой, если бы пошла повидаться с ним в этот день, свадебный день...
Слуга. Судьи, сеньер.
Ганс, Минуту, Берта, и мы будем спокойны,
СЦЕНА ТРЕТЬЯ
Ганс. Судьи. Толпа.
Первый судья. Чудесно. Срединное расположение. Мы как раз выше царства воды и ниже царства воздуха.