– А что там еще в этой переписке? – спросил я через некоторое время у Вики, чтобы меньше думать о свершающемся модном суде над моей головой.
Это было вполне в ее духе – обсуждать убийство в парикмахерском салоне, поэтому она нисколько не удивилась и пустилась в подробные объяснения:
– Ничего особенного: фотографии съеденных в ресторанах устриц, сообщения о посещениях кино и модных концертов. Фотографии с курортов: «я и пальма», «я пью коктейль», «я сижу на гальке, ножки вбок», «мы у бассейна». Новые юбки, новые шляпки. «Мой новый джип и я». По Италии на «ламборджини-кабриолете». И переписка такая же: ни о чем.
– Ничего особенного?! – воскликнул я, невольно обернувшись в ее сторону, после чего моя голова сразу же была захвачена в мягкие тиски тонких, но сильных ручек и возвращена в исходное положение. В зеркале меня ждала очаровательная VIP-улыбка моей мучительницы. Я моргнул в знак подчинения и попытался расслабиться.
– Ты хоть в курсе, сколько стоит аренда «ламборджини»?!
– Дорого, – лаконично выдала Вика. – Но для семьи с их достатком в этом нет ничего особенного.
– Он же преподаватель в вузе, ты сказала! А она вообще домохозяйка.
– Преподавателем он уже два года как не работал. Ушел из университета в фирму, торгующую высокоточным оборудованием. Вроде как ушел по настоянию жены, так как наука денег не дает. Там зарплата больше, чем в вузе, но не Клондайк, конечно. На самом деле их содержат его родители. Отец убитого, Герман Романихин – известный ученый, разработчик какого-то военного аппарата, возглавляет кафедру в университете, каждый год получает серьезные гранты под военные заказы. Мать – директор стоматологической клиники. В общем, семья обеспеченная.
– Откуда ты все это знаешь? Ты с ними знакома?
– Там материалы дела вообще-то есть, – пожала плечами Вика и удивленно глянула на меня, как будто всякий человек, как и она сама, способен за полчаса прочитать материалы дела толщиной в пару томов «Войны и мира». – Герман Романихин – человек в городе известный, в университете и подавно, – продолжила она после того, как парикмахер закончила намазывать ей на волосы какую-то полупрозрачную субстанцию с выраженным химическим запахом. – С Романихиным я знакома шапочно: один раз на встрече с ректором рядом сидели.
Она замолчала, с интересом разглядывая себя в зеркало и казалось, полностью сосредоточилась на этом занятии, забыв обо мне.
– А сына его знала? – поинтересовался я, убедившись, что тетка не собирается продолжать разговор. – Вы же, получается, примерно ровесники?
– Такое знакомство маловероятно, – не сразу отозвалась она.
– Почему? – я настаивал.
– Точек пересечений интересов мало. Хотя, с другой стороны, в этом-то и странность, – она снова задумчиво посмотрела на свое отражение, и плавно, не поворачивая головы, перевела взгляд на меня. – Чувствуешь?
Я совершенно ничего не чувствовал, кроме легких поглаживаний по волосам от моей белокурой мастерицы. Виктория хмыкнула и продолжила:
– А странность между тем есть. И приличная. Очень интеллигентные родители, а сын с невесткой мечутся из ресторана в ресторан и устриц там фотографируют.
Я лишь пожал плечами, вспомнив сразу несколько знакомых из не менее интеллигентных семей, которые занимаются примерно тем же самым: ездят, жрут и постят.
– Полно таких, – улыбнулся я.
– И все-таки есть несоответствие. Я бы назвала это несоответствие речевым, – настаивала она.
– Как это?
– Это тойоточка моего любимого. Это наши айпадики и айфончики в обновочках! А это пальчики моего зайчика. А тут шейка моей канарейки. А вот ручки моей… – Вика рассмеялась, довольная своим матерным каламбуром.
– И что это такое? – спросил я, хотя уже догадался, что она цитирует подписи к фотографиям, которые убитые размещали на своей странице.
– Кто так выражается? – проигнорировала она мой вопрос.