Просто удивительно, как ему удается столько всего выражать одной этой чертовой бровью! Однако она по-прежнему не решалась сесть.
Он рассмеялся.
Вот, мерзавец!
С напускным хладнокровием, пожав плечами, Линдсей опустилась на диван, — как можно дальше от него.
— Расскажите о себе, — лениво протянул Райан, едва она уселась.
Линдсей недоуменно моргнула, захваченная этим предложением врасплох.
— Что?
— О себе, — повторил он, протягивая ей вино. — Хочу побольше узнать о вас. Как вы живете… и кого любите.
Линдсей схватила бокал обеими руками и сделала несколько торопливых глотков.
— Но… но зачем? Какое отношение моя… моя жизнь… — вторую часть его вопроса она предпочла пропустить мимо ушей, — имеет к праздничному приему?
Улыбаясь, Райан склонился к ней, взял у нее из рук бокал и поставил его вместе со своим, на столик возле дивана.
— Не хочу, чтобы вы напились до потери сознания, — шутливо заметил он. — Просто расслабьтесь и расскажите мне о себе.
— Но… — Линдсей нервно сглотнула. Несмотря на вино, в горле было сухо, словно в Сахаре. — Я думала, мы… мы хотели обсудить, как праздновать свадьбу…
Райан вздохнул, глаза у него блеснули нетерпеливым огоньком.
— К черту свадьбу! — резко ответил он. — Сейчас меня интересуете вы, Линдсей, только вы, а не наши тупоголовые детки с их идиотской свадьбой!
Несколько секунд Линдсей молчала, словно громом пораженная. Душу ее раздирали противоречивые чувства: необъяснимый восторг от того, что Райан признался в своем интересе к ней, и негодование от того, что он посмел обозвать их детей (и прежде всего, разумеется, ее дочь) тупоголовыми!
— О вашем сыне не скажу, мистер Каллахан, — сурово ответила она, когда, наконец, к ней вернулся дар речи, — но к моей дочери вы несправедливы. Эшли очень разумная и здравомыслящая молодая женщина.
— Да, разумеется! — возразил Райан, придвигаясь к ней ближе. — Как характерно для разумной и здравомыслящей женщины выскочить замуж за человека, которого знаешь всего неделю!
— Вы в свое время так и поступили, — парировала она. — Сами признались.
— Мать Логана я знал дольше, — отрезал он. — И дорого заплатил за то, что в конечном счете, оказалось обыкновенной похотью!
— Но Эшли и Логан не такие, как вы и его мать! — воскликнула Линдсей, в ярости оттого, что он позволил себе такой отвратительный намек. — Неужели вам и в голову не приходит, что они действительно любят друг друга?
— Честно говоря, нет, — с жестокой откровенностью ответил он. — Мне в голову приходит лишь одно: физическое влечение затуманило им мозги, и жажда быть вместе взяла верх над здравым смыслом.
— Вы думаете, секс — это главное в жизни? — негодующе воскликнула Линдсей… и запнулась, заметив, что взгляд его остановился на ее бурно вздымающейся груди.
— Может, и не главное, но очень важное.
Райан поднял глаза — и у Линдсей пресеклось дыхание, ибо изумрудные глаза его потемнели и пылали нескрываемым желанием.
— Если хотите знать, для меня сейчас, в эту самую минуту, ничего важнее секса нет.
И Линдсей, — тихая, скромная, сдержанная Линдсей, после смерти мужа не допускавшая к себе в постель ни одного мужчину, — вдруг поняла: для нее тоже.
Немыслимо! Просто смешно! Однако смешно или нет, а ее страстно, отчаянно влечет к Райану. К человеку, которого она едва знает. Безумие какое-то!
Завороженная расплавленным огнем его взгляда, снедаемая пламенем желания, она не могла ни двинуться, ни заговорить — могла лишь беспомощно смотреть, как его губы склоняются все ближе… ближе…
— А сейчас я вас поцелую… — хрипло прошептал он.
— Райан! — Голос ее прозвучал еле слышно, словно дуновение ветерка.
Губы его коснулись ее губ.
Линдсей задрожала.
В груди ее родился тихий, нежный стон.
— О Линдсей! — простонал он и, заключив ее в объятия, властно накрыл ее губы своими.
Грудью Линдсей ощущала его грудь — широкую, мощную, с каменными мускулами. Соски ее, отвечая этим ощущениям, мгновенно набухли и напряглись. Райан властно раздвинул ей губы языком и проник внутрь, исследуя и жадно вкушая медовую сладость.
С тихим вздохом Линдсей прижалась к нему, отдаваясь неописуемому блаженству. Губы у нее пылали, грудь тяжелела от возбуждения, а в самой сердцевине женского естества рождалась сладкая боль, унять которую можно лишь одним…
Она была в раю, — но желала большего! Линдсей обхватила Райана за шею и прижалась к нему всем телом, молчаливо побуждая, к более тесному соприкосновению.
Райан не стал медлить. Подхватив ее, он уложил Линдсей на диван и накрыл ее тело своим, так, что она явственно ощутила его мощное возбуждение.
Восхитительное ощущение… и пугающее. Чувствуя, что нуждается в передышке, Линдсей оторвалась от его губ и отвернулась. Но Райан и этим воспользовался к своей выгоде — тут же прильнул устами к нежному изгибу шеи.
Надо остановиться, думала она, словно в тумане. Остановиться немедленно… пока он… она… пока они не сотворили какую-нибудь непоправимую глупость!
— Райан, кофе уже готов, — выпалила она первое, что пришло в голову. — И десерта мы так и не попробовали.
— Зачем мне кофе и десерт, — промурлыкал он, погружая язык в нежную ямку у основания ее горла, — если есть ты — такая горячая… такая сладкая…
— Но… — начала она.
А в следующий миг голос у нее пресекся, ибо Райан приподнялся на руках и сдвинулся ниже, одним этим движением подарив ее телу чудные, неизведанные доселе ощущения.
Язык его скользнул ниже, ниже… вдоль расстегнутого ворота блузки… к груди. Линдсей ахнула, сообразив, что сквозь тонкий шелк лифчика и блузки он пытается взять в плен ее сосок.
— Райан, вы… ты… мы должны остановиться! — задыхаясь, проговорила она. — Я… я… о-о…
Губы Райана сомкнулись у нее на груди — и она утратила дар речи.
Никогда, никогда в жизни (даже с мужем) не испытывала она такого блаженства! Никогда не чувствовала себя такой зрелой и женственной, мощной и непобедимой в своей чувственной привлекательности! Это рождало восторг… и страх. Страх, потому, что уголком сознания Линдсей понимала: жизнь ее никогда уже не будет такой, как прежде.
Райан снова придвинулся к ее жаждущим губам и с хриплым стоном желания накрыл их своими.
Неизвестно, чем бы все это кончилось… (хотя кого Линдсей обманывает, она, слава богу уже не девочка и прекрасно понимает, чем все это могло кончиться!), если бы в этот миг из спальни не донеслось жалобное мяуканье. Мгновение спустя оно перешло в пронзительный вопль, сотрясающий стены и барабанные перепонки.
— Боже правый, это еще что? — вскричал Райан, вскочив как подброшенный.
Линдсей вздохнула — с облегчением или с разочарованием, она сама не знала.
— Шеба. Дай мне встать, — попросила она, повышая голос, чтобы перекричать жуткий кошачий вой. — Она не успокоится, пока, я ее не выпущу.
Поморщившись и выругавшись сквозь зубы, Райан отодвинулся в сторону.
— Только скорее, пока мы оба не оглохли! — попросил он, проведя рукой по взлохмаченным волосам.
Ему не пришлось повторять дважды — Линдсей вскочила и бросилась к лестнице. Однако у первой ступеньки она замешкалась, ибо Райан ее окликнул.
— Только не забывай, что эта кошка видит во мне злейшего врага. И учти: если эта тварь снова на меня кинется, может считать себя покойницей!
Судя по голосу, он говорил серьезно. Линдсей взлетела по лестнице и бросилась в спальню, в твердой решимости взять Шебу на руки и не отпускать, пока Райан не уйдет. Так безопаснее — и для кошки, и для нее самой.
— Шеба, — сурово начала она, остановившись на пороге, — прекрати немедленно, пока соседи не начали звонить в поли…
Договорить ей не удалось: пушистая белая молния вылетела за дверь и помчалась вниз по лестнице.
— О господи! — вскричала Линдсей, кидаясь в погоню.
Если зловредное животное снова набросится на Райана…
Она пулей влетела в гостиную — и остановилась на пороге, потрясенная зрелищем, открывшимся ее глазам. Райан, прямой как струна и неподвижный, сидел на краешке дивана, вокруг шеи его теплым шарфом обвилась Шеба. Судя по тому, что Райан не орал благим матом и не душил кошку, она не причинила ему вреда. Пока.