Выбрать главу

Джилл Барнет

Унесенные страстью

Доскам для серфинга Дьюи Уэбера и «Шевроле-57»,

Веточкам вербы на Пасху

И блужданиям взад и вперед по бульвару Хоторн,

Нашим битвам за лишнюю порцию в кафетерии

И горьким усмешкам в классе на уроке геометрии;

Песням «Битлз» и веселым ночным пирушкам,

Лыжным пробежкам по Ховенли

И спокойным, уверенным движениям того,

Кто несется по морю на серфе.

Стремительным автомобилям и старым насосам;

Восторженной дрожи открытий

И счастью отцовства;

Слезам и касаниям,

Крепкому сну и дурацким шуткам.

Человеку, который знал, как все движется в этом мире,

Потому что однажды

Он, должно быть, разобрал все на части;

Тому самому, что все эти годы

Учил меня, что есть любовь.

Джон Кристофер Стадлер. 14 мая 1948 – 8 февраля 1996

Надеюсь, что и в раю есть потрепанные машины с мощным гоночным мотором, любовь моя!

Пролог

Как-то баклан – морской ворон обычный —

Сложил свои яйца в мешок поприличней.

Причина простая, заметьте:

Хотел от грозы уберечь их.

Но вот не подумала птица,

Что могут медведи явиться

И утащить мешочки

Для булочек и кренделечков.

Неизвестный автор

В последний ясный день августа семь громадных черных бакланов, клином пролетая над Атлантическим океаном, опустились на скалу в уютной бухточке острова Эрент. В общем-то в этом не было бы ничего необычного – бакланы – морские птицы, а морские птицы имеют обыкновение садиться на скалы, – если бы не то, что эти птицы проделывали это ежедневно в один и тот же час в течение всего лета. Каждое утро они опускались на утес и замирали, распластав свои крылья, будто бы просушивая их после стирки. Они не двигались, даже когда мимо проплывала аппетитная стайка сельди; они просто смотрели – в течение долгих часов, – словно ожидая чего-то.

Если бы это были вороны, их поведению тотчас же нашлось бы объяснение. Жители Новой Англии знали, что по числу ворон, увиденных одновременно, можно предсказывать будущее.

Одна – черед печалиться,Две – будешь ликовать,Три – скоро замуж собираться,Четыре – срок пришел рожать.

Однако это не были вороны. Это были бакланы, черные вороны моря. Местные жители считали их самыми докучливыми птицами из всех поднебесных созданий Мэна, поскольку именно они чаще всего уничтожали улов рыбаков и портили деревья на острове. Если бы кто-нибудь на побережье узнал о поведении этих птиц, облюбовавших утес, он, вероятно, сказал бы, что ничего удивительного тут нет – «свой своего ищет». Остров, похоже, имел репутацию не лучше, чем эти морские птицы.

В ясный солнечный день, когда море голубовато-зеленое, тихое, взгляните с берега на остров Эрент, и он покажется вам гордым средневековым замком, воздвигнутым на высоком утесе. Но, если погода меняется, меняется и остров, превращаясь в странное синее облако, плывущее на горизонте.

Когда ветер дул с юга, волны наскакивали на рифы, окружавшие остров, острые, грозные, и буруны разлетались брызгами пены, набегая на каменистые уступы. Но остров всегда оставался спокойным и неприступным, безразличным к капризам непогоды и моря, закрытым, словно хранил какую-то тайну.

От него было не более семи морских лиг до изрезанного берега Мэна с его роскошными летними усадьбами и элегантными виллами, стоявшими чуть в стороне от рыбачьих лачуг и потрепанных волнами причалов, которых было множество в устье Кеннебека. До острова в хорошую погоду легко можно было добраться на узкой увертливой шхуне, сошедшей со стапелей Бата; в те воды рыболовные суда выходили на лов трески, макрели и огромных косяков серебристой сельди, от которых гладь моря в лунные ночи мерцала так, будто Млечный Путь опрокинулся в него во всем своем сиянии и блеске.

Невзирая на близость оживленного побережья, остров казался каким-то отчужденным, далеким. И не только потому, что он был окружен водой, – нет, остров Эрент представлялся совершенно иным миром, загадочным, потаенным, пока туман не рассеивался и вы не убеждались, что он и впрямь существует.

Об этом островке давно уже ходили всякие небылицы. Дети рыбаков собирались зимой у очага и рассказывали друг другу о диких шотландцах, его населявших; они уверяли, что это вовсе не люди, а призраки тех, кто умер еще в давние времена на вересковых пустошах Каллодена, привидения, которые перелетели через Атлантический океан на изрезанный, холодный и скалистый клочок земли, так похожий на любимые ими нагорья Шотландии.

Кое-кто утверждал, что диких шотландцев, живших на загадочном острове, звали Мак-Лаклены. И дети боялись полнолуния, уверенные, что стоит им только не положить под подушку светлое перышко птенца буревестника, как бешеный Мак-Лаклен прискачет на белом коне с развевающейся по ветру гривой и умчит их, похитив из теплых кроваток!

Когда ветер крепчал, срывая дранку с кровель рыбачьих хибарок, говорили, что это Мак-Лаклен выехал ночью верхом на своем скакуне – вот буря и разыгралась. Иногда по ночам плакучие ивы стонали под порывами ветра, и казалось, что кто-то рыдает. Матери, поплотнее укрывая своих ребятишек теплыми шерстяными одеялами, убеждали их, что никого там нет, что это просто ветер завывает в ветвях деревьев.

Однако вихри детских фантазий были столь же стремительны, как ветер, шумящий в ивах. Ребятишки придвигались друг к другу ближе, крепче обвивая друг друга ручонками, шепча, что это и впрямь чей-то плач, рыдание несчастной души человека, увидевшего белую лошадь Мак-Лаклена, который с грохотом и громом вылетел из тумана.

Так что в то лето странное поведение этих черных и докучливых морских птиц прошло незамеченным. И так уже было о чем посудачить – довольно было всяких кошмаров и небылиц, загадочных и страшных историй о диких шотландцах, которые могут примчаться на белых конях и похитить, кого им вздумается.

Глава 1

Ах, если бы вдруг увидеть мне

Рыцаря – в латах, на белом коне!

Из сини небесной на зелень земли

Копыта коня его вмиг бы снесли,

Как в давние годы бывало, друзья...

Кто знает, быть может, увижу и я!

А. А. Милн

Для Эмилии Эмерсон это был один из тех ясных, чудесных дней, когда небо похоже на громадную синюю чашу, опрокинутую вверх дном вроде фаянсовой миски, в которой кухарка в субботу по утрам замешивает тесто для хлеба. Облака – и те как будто резвились; они неслись по эмалево-синему небу, словно легкие белые струйки просеянной, чистой муки.

Эми повернулась лицом к теплым лучам августовского солнца и закрыла глаза. Мысленно она представила себе Господа Бога, стоящего на небесах над ее головой в белой хламиде и фартуке. Его седые длинные кудри были подоткнуты под хрустящий от крахмала льняной колпак повара, и он месил небо, как тесто, одаривая всех тех, кто был на земле, этим чудесным днем.

Такое же эмалево-синее небо было и в июне, в тот день, когда Уильям де Пайстер пригласил ее покататься на лодке по реке Кеннебек. Лодка их тихонько скользила по глади реки, и красные цветы распускавшихся кленов, облетая, плыли по воде перед ними, точно бархатный алый ковер, расстеленный к ногам королевы. Это был самый прекрасный день в ее жизни: улыбки, несколько обрывочных слов и нежный поцелуй чуть позднее – и Эми сошла на берег, опираясь на сильную руку Уильяма, ту самую, что украсила красным кленовым цветком ее волосы и изумрудным обручальным кольцом ее руку.

Странно, как может неожиданно измениться жизнь человека. Ее родители умерли три года назад, и Эми с тех пор проводила каждое лето в Мэне. Один из ее опекунов решил, что морской воздух будет полезен для девушки, и остальные тотчас же согласились.

Летом избранный кружок отдыхающих стекался сюда отовсюду: из Бостона, Филадельфии, Нью-Йорка – толпы богачей из высшего света. Все они на лето съезжались в Мэн, где голубика была сочной и спелой, где легкий морской ветерок навевал спокойствие и беззаботность, где устраивались катания на яхтах и люди общались в своем замкнутом, узком мирке – среди тех, в чьих жилах текла голубая кровь, а в карманах водились деньги.