Несмотря на ранний утренний час, уже было очень душно, а воздух был неприятно спертым и таким плотным, что его, казалось, можно было резать на части.
Элизабет натянула рубашку через голову, чтобы не отвечать.
— От кого ребенок? — пожелала узнать Фелисити.
У Элизабет так сильно задрожали руки, что она не смогла справиться со шнуровкой своего корсета.
— Я не знаю, что ты имеешь в виду. От кого же, как не от Роберта…
— Не будь смешной, — перебила ее Фелисити. — Я точно знаю, когда это случилось. В конце концов, это я помогала тебе раздеваться после твоей последней конной прогулки… той самой. И я видела, как ты мылась в бадье. Лиззи, меня не обманешь. Я догадалась, что случилось. Не забудь, что произошло со мной в прошлом году.
Элизабет поперхнулась. Фелисити никогда не говорила о том, что случилось с ней при нападении шотландцев. Она лишь знала от своего отца, что мужчины сделали с Фелисити нечто очень плохое. Служанки шептались об изнасиловании, однако Элизабет боялась досаждать Фелисити вопросами о деталях происшедшего, тем более что ни от кого не могло укрыться, что Фелисити просто хочет забыть о том, что произошло. Поскольку в остальном — телесно и духовно — ее кузина производила впечатление вполне нормального, здорового человека и намного сильнее страдала от потери своих родителей, убитых мародерами, Элизабет в конце концов убедилась, что Фелисити пришла в себя после унижения и позора.
Однако теперь, пристально посмотрев на свою кузину, сидящую перед ней на дорожном сундуке, Элизабет вдруг с горечью осознала свою ошибку. Потная, немытая, в вонючем нижнем белье, исхудавшая от плохой пищи, со слипшимися прядями, вяло свисавшими вдоль лица, и грязными босыми ногами, Фелисити мало чем напоминала себя прежнюю, однако все это не могло отвлечь внимания Элизабет от дикого гнева, горевшего в ее глазах. Воспоминание о том, что с ней сделали шотландцы, доводили ее до ярости. Будучи молодой и здоровой, Фелисити довольно быстро преодолела физические последствия случившегося, однако в ее душе остались глубокие раны, которые, возможно, никогда не заживут.
Молчание длилось так долго, что Элизабет больше не выдержала.
— Меня не изнасиловали, если ты это имеешь в виду, — сказала она упавшим голосом.
— Я знаю. Да сохранит меня Бог, но я знаю эти признаки, а у тебя ничего такого не было.
Элизабет испугалась, увидев страдание в глазах своей кузины.
— Мы… мы никогда не говорили о том, что с тобой произошло, — запинаясь, произнесла она. — Когда твои родители… И когда ты… Отец сказал, что это будет ненужным мучением для тебя, что лучше не спрашивать, не растравливать твою душу… Но я часто спрашивала себя, как… — Она замолчала, не имея сил сказать это вслух.
— Их было трое. Один из них схватил меня и швырнул на пол. Он взял меня силой и при этом обеими руками держал мою голову так, чтобы я видела, как второй шотландец перерезал моей матери горло, а третий пронзил мечом моего отца. Потом эти двое присоединились к тому первому выродку и тоже стали меня насиловать. На них была кровь моих родителей и моя собственная кровь, и они творили со мной такие отвратительные вещи, что не хватит слов, чтобы описать их.
Прерывающимся голосом Фелисити добавила:
— В конце концов боль стала такой страшной, что я потеряла сознание. Когда я снова пришла в себя, они уже убежали.
— О боже, — прошептала Элизабет. — Я ведь не знала…
— Нет, конечно нет. Да и как? Ведь твой отец не хотел, чтобы я об этом говорила. «Все пройдет», — так он сказал. И еще: «Король в этом не виноват, дитя мое». И он снова и снова повторял и утверждал, что эта проклятая свинья Стюарт не виноват в том, что оплаченные им шотландские банды убийц вырезали всю мою семью, а у меня самой отняли честь. И еще он сказал: «Не говори с моей дочерью об этом, потому что она милая, невинная девочка, которая и без того очень страдает из-за смерти своей любимой матери и своих сестер».
Лицо Фелисити изменилось, и она с горечью произнесла:
— Поэтому я обязана была хранить молчание о том, что случилось со мной.
И снова повисла тяжелая тишина. Корабль мягко покачивался из стороны в сторону, и это было едва заметно в скованном штилем океане.
— Ты… ты сердишься на меня? — после довольно продолжительной паузы робко спросила Элизабет.
Фелисити устало покачала головой.
— Нет, ради Бога, не на тебя! На твоего отца я, верно, была обижена, но однажды я поняла, что и он ни в чем не виноват. Не он несет ответственность за мои страдания, а этот проклятый король. И конечно, шотландцы. Но в первую очередь те мерзавцы, которые так поступили со мной и с моими родителями. Каждый день я взывала к Богу, молясь о том, чтобы все они вместе попали в ад. Именно поэтому, когда король взошел на эшафот, у меня текли слезы благодарности.
Она замолчала, а затем призналась:
— Я желала того же твоему отцу, Лиззи.
Элизабет все еще не могла постичь всю глубину этого откровения, когда кузина вернулась к началу их разговора:
— Что касается твоего состояния, то у меня в этом нет ни малейшего сомнения. Скорее сомнение есть в том, как это могло случиться. Или, точнее говоря, из-за кого. Кто это был?
— Почему же ты спрашиваешь меня об этом только сейчас? — невольно вырвалось у Элизабет. И, чуть успокоившись, она добавила: — Почему ты сразу не поинтересовалась на этот счет, хотя, по твоим словам, для тебя все было понятно?
— Я не хотела, чтобы на твоей свадьбе случилось еще что-нибудь, — просто ответила Фелисити. — Я все отдала бы за то, чтобы навсегда покинуть Англию. Мне было тяжело выносить присутствие твоего отца. Со временем, может быть, это отношение и улучшилось бы — как я уже сказала, я осознала, что это не его вина, — однако разум и чувства зачастую противоречат друг другу. У меня было лишь одно желание — убраться из Англии как можно дальше. Лучше всего — на другой конец света. Поэтому я сделала вид, что ни о чем не догадалась. Свадьба, первая брачная ночь, отъезд — все должно было пройти, как запланировано. Так оно и было…
Она подняла взгляд на Элизабет.
— Это был тот капитан, правда?
Элизабет смогла лишь удрученно посмотреть на свою кузину.
— Лиззи, я видела твое лицо, когда ты мне рассказывала, как он спас тебя в толпе возле эшафота. Кроме того, я слышала, как ты расспрашивала своего отца о нем.
— Ты подслушивала?
— Дверь была наполовину открыта. Лиззи, ты действительно очень дерзкая девочка! Мне начинает казаться, что у тебя есть пагубная склонность к авантюризму.
И Фелисити снова перешла на свой привычный легкий тон, который был причиной того, что многие считали ее поверхностной и наивной девушкой, интересовавшейся только красивыми платьями и другими безобидными вещами, которые, как предполагал весь мир, радуют сердце женщины.
— Один Бог знает, как сильно я ненавижу себя за эту роковую ошибку, — сокрушенно произнесла Элизабет.
Однако Фелисити снова удалось удивить ее.
— Да не стыдись ты этого! — неожиданно заявила она. — И тем более не мучайся из-за Роберта. Храни свои воспоминания о капере, не испытывая угрызений совести. Если, конечно, это радостные воспоминания.
Элизабет почувствовала, как кровь прилила к ее щекам.
— У меня будет ребенок, а я не знаю, кто его отец. Что же тут радостного?
— Много чего, — возразила Фелисити. — Потому что существует достаточно большая вероятность, что это — не Роберт.
— Ты хочешь, наверное, сообщить мне что-то о Роберте? — спросила Элизабет. — Неужели то, что он по ночам ходит к девочкам-француженкам?
— Ох… Значит, ты знаешь…
— Не могу сказать, что меня это радует, однако я благодарна ему хотя бы за то, что он оставил меня в покое.
Фелисити обратилась к другим проблемам, которые, хотя и не были настолько серьезными, но угнетали ее не меньше. Она подняла подол своей нижней юбки и понюхала его:
— Тьфу! Мне кажется, я была не слишком осторожной в уборной. От меня несет, как от клоаки. Напомни мне, чтобы я спросила капитана Вандемеера, сможет ли его кок нагреть котел морской воды. Я просто должна постирать себе несколько вещей, пусть даже на них потом образуется соляная корка.