Приветливо поздоровавшись с Индией, Скарлетт стала подниматься по широкой лестнице и услышала, как кто-то робко ее окликает. Обернувшись, она увидела Чарлза Гамильтона. Это был очень миловидный юноша: небрежные завитки каштановых кудрей над высоким белым лбом и темно-карие глаза, неясные и чистые, как у шотландской овчарки. Одет он был элегантно – в черный сюртук и горчичного цвета брюки; поверх белой рубашки с плоеной грудью был повязан широкий модный черный галстук. Когда Скарлетт обернулась к нему, щеки его слегка зарделись – Чарлз Гамильтон был всегда застенчив с девушками. И как всех застенчивых мужчин, его особенно влекли к себе живые, задорные девушки, всегда и везде чувствующие себя непринужденно, – такие, как Скарлетт. Обычно она не уделяла ему внимания, ограничиваясь какой-нибудь вскользь брошенной вежливой фразой, и он был ошеломлен, когда, сияя обворожительной улыбкой, она протянула ему обе руки.
– О, Чарлз Гамильтон, вы убийственно хороши сегодня, мой дорогой. Ручаюсь, вы нарочно приехали из Атланты, чтобы разбить мое бедное сердечко!
Сжимая ее горячие маленькие ручки, глядя в беспокойные зеленые глаза, Чарлз пробормотал что-то, заикаясь от волнения. Никто еще не обращался к нему с такими речами. Правда, ему случалось слышать, как девушки говорили такое другим мужчинам, однако ему – никогда. Почему-то все они относились к нему, как к младшему брату – были всегда приветливы с ним, но не давали себе труда хотя бы подразнить его. Ему ужасно хотелось, чтобы девушки шутили и кокетничали с ним, как с другими юношами, зачастую менее красивыми и обладающими меньшими достоинствами, нежели он. Бывало, правда нечасто, что они снисходили и до него, но в этих случаях на него нападала странная немота, он не знал, о чем с ними говорить, не мог подобрать слов, смущался и мучительно страдал. А потом, лежа ночью без сна, перебирал в уме всевозможные галантные шутки и различные подходящие к случаю комплименты. Но ему редко удавалось употребить их, так как девушки обычно после двух-трех неудачных попыток оставляли его в покое.
И даже с Милочкой, которая знала, что им предстоит пожениться, после того как он будущей осенью вступит во владение своей долей имения, Чарлз был робок и молчалив. Временами у него возникало не слишком окрыляющее ощущение, что ее откровенное кокетство и собственническая манера держаться с ним вовсе не делают ему чести. Она так помешана на мальчишках, думал он, что вела бы себя точно так же с любым, кто дал бы ей для этого повод. Мысль, что Милочка станет его женой, совсем не приводила его в восторг: эта девушка отнюдь не пробуждала в нем тех страстных романтических порывов, которые, если верить его любимым романам, должен испытывать влюбленный жених. Чарлзу всегда рисовалось в мечтах, что его полюбит какая-нибудь полная жизни, огня и задорного лукавства красотка.
И вот перед ним стоит смеющаяся Скарлетт О'Хара и утверждает, что он разбил ей сердце!
Он мучительно старался придумать что-нибудь в ответ и не мог и был молча благодарен ей за то, что она продолжала болтать, освобождая его от необходимости поддерживать разговор. Это походило на сон или на сказку.
– А теперь ждите меня здесь, потому что я хочу, чтобы на барбекю вы были возле меня. – Тут она, взмахнув темными ресницами, опустила зеленые глаза долу, на щеках ее заиграли ямочки, а с ярких губ слетели совершенно уж непостижимые слова: – И не вздумайте волочиться за другими девушками, не то я стану жутко вас ревновать.
– Не буду, – едва нашел он в себе силы пробормотать, никак не подозревая, что в эту минуту казался ей похожим на теленка, которого ведут на заклание.
Легонько стукнув его сложенным веером по плечу, она отвернулась, и взгляд ее снова задержался на человеке по имени Ретт Батлер, стоявшем позади Чарлза, в стороне от всех. По-видимому, он слышал их разговор от слова до слова, потому что насмешливо улыбнулся, снова окинув ее взглядом всю, с головы до пят, и притом так нахально, как никто не позволял себе ее разглядывать.
«Пропади ты пропадом! – возмущенно ругнулась про себя Скарлетт, прибегнув к излюбленному выражению Джералда. – Смотрит так, словно… словно я стою перед ним нагишом». И тряхнув локонами, она стала подниматься по лестнице.
В спальне, где все побросали свои накидки и шали, она увидела Кэтлин, которая охорашивалась перед зеркалом и покусывала губы, чтобы они порозовели. К поясу у нее были приколоты розы – в тон ее румяным щечкам, васильковые глаза лихорадочно блестели от возбуждения.
– Кэтлин, кто этот гадкий тип по фамилии Батлер? – спросила Скарлетт, безуспешно стараясь подтянуть край лифа повыше.
– Как, разве ты не знаешь? – Покосившись на дверь в соседнюю комнату, где Дилси и нянька Уилксов чесали языки, она зашептала возбужденно: – Мистер Уилкс, верно, чувствует себя ужасно, принимая его в своем доме, но получилось так, что он гостил у мистера Кеннеди в Джонсборо – что-то насчет покупки хлопка, и мистеру Кеннеди ничего не оставалось, как взять его с собой. Не мог же он уехать и бросить гостя.
– А чем он, собственно, пришелся не ко двору?
– Дорогая, его же не принимают!
– Ах, вот как!
– Конечно.
Скарлетт, никогда еще не бывавшая под одной крышей с человеком, которого не принимают в обществе, промолчала, стараясь определить свое к нему отношение. Ощущение было волнующее.
– А что он такое натворил?
– Ах, у него совершенно чудовищная репутация. Его зовут Ретт Батлер, он из Чарльстона и принадлежит к одному из лучших семейств города, но никто из его близких с ним даже не разговаривает. Кэро Рэтт рассказывала мне о нем прошлым летом. Он с ней не в родстве, но ей все о нем известно, как, впрочем, и всем другим. Его выгнали из Вест-Пойнта, можешь себе представить? И за такие проделки, которые просто не для ее ушей. Ну, а потом произошла эта история с девчонкой, на которой он не пожелал жениться.
– Какая история, расскажи!
– Дорогая, да неужто ты ничего не знаешь? Кэро все рассказала мне еще в прошлом году. Ее маму хватил бы удар, узнай она, что Кэро посвящена в эти сплетни. Понимаешь, этот мистер Батлер как-то раз под вечер повез одну чарльстонскую девицу кататься в кабриолете. Кто эта девица – не говорят, но я кое о чем догадываюсь. Она, конечно, не из очень хорошего общества, иначе не поехала бы с ним кататься в такой поздний час без провожатой. И вообрази, моя дорогая, они пропадали где-то почти всю ночь, до утра, потом возвратились домой пешком и объяснили, что лошадь понесла, разбила кабриолет, а они заблудились в лесу. И как ты думаешь, что?
– Ничего не думаю, продолжай! – нетерпеливо потребовала Скарлетт, ожидая услышать самое ужасное.
– На следующий день он отказался на ней жениться!
– А-а, – разочарованно протянула Скарлетт.
– Заявил, мм… что он ее и пальцем не тронул и не понимает, почему должен на ней жениться. Ну, и ее брат, понятно, вызвал его на дуэль, а он сказал, что предпочитает получить пулю в лоб, чем дуру в жены. Словом, они стрелялись, и мистер Батлер ранил брата этой девицы, и тот умер, а мистеру Батлеру пришлось покинуть Чарльстон, и его теперь не принимают в домах! – торжественно и как раз вовремя закончила Кэтлин, так как в дверях уже появилась Дилси – поглядеть, в порядке ли туалет ее госпожи.
– У нее был ребенок? – прошептала Скарлетт на ухо Кэтлин.
Эту мысль Кэтлин отвергла, очень решительно помотав головой.
– Но тем не менее ее репутация погибла, – так же шепотом ответила она.
«Хорошо бы сделать так, чтобы Эшли скомпрометировал меня! – неожиданно мелькнуло у Скарлетт в голове. – Он-то слишком джентльмен, чтобы не жениться». Но против воли она почувствовала в душе нечто вроде уважения к мистеру Батлеру, оттого что он отказался жениться на дуре.
Скарлетт сидела на высоком пуфике розового дерева в тени старого дуба за домом; кончик зеленой сафьяновой туфельки на два дюйма – ровно на столько, сколько допускали правила приличия, – высовывался из-под зеленой пены воланов и оборочек. В руке у нее была тарелка с едой, к которой она почти не притронулась; семеро кавалеров окружали ее плотным кольцом. Прием гостей был в самом разгаре, в весеннем воздухе стоял гомон веселых голосов, смех, звон серебра, фарфора, густой, крепкий запах жареного мяса и душистых подливок. Временами легкий ветерок, изменив направление, приносил струйки дыма от длинных, полных углей ям и производил среди дам шутливый переполох, всякий раз сопровождавшийся энергичной работой пальмовых вееров.