Она была на передней веранде, а он скакал по длинной аллее. Он был в сером фланелевом костюме, широкий черный галстук составлял великолепный контраст с сорочкой в складочку. Она и сейчас помнит каждую деталь: и как сверкали сапоги, и камею с головой Медузы в галстучной булавке, и широкополую шляпу, оказавшуюся в руке в тот же миг, как он увидел Скарлетт. Он подъехал, спешился, бросил негритенку поводья и встал перед крыльцом, восхищенно подняв на нее томный взгляд своих мерцающих серых глаз. Яркое солнце играло на белокурых волосах, превращая их в серебристый нимб. «Вот ты и выросла, Скарлетт», – сказал он и, легко взбежав по ступенькам, поцеловал ей руку. А голос-то, голос! Ей не забыть, как подпрыгнуло сердце, когда она его услышала – словно в первый раз! – этот тягучий, полнозвучный, как музыка, голос… B ту же секунду ее потянуло к нему, он сделался нужен ей, она захотела его получить, как хотела, например, есть, или верховую лошадь, или спать в мягкой постели.
И целых два года он всюду бывал с ней – на балах, на пикниках, на гуляньях, на рыбалке – пусть и не так часто, как близнецы Тарлтоны, и не так неотступно, как младшие Фонтейны, однако не проходило недели, чтобы он не заглянул в «Тару».
Правда, Эшли не проявлял открыто любви к ней, и в спокойных серых его глазах никогда не загорался тот жаркий огонь, который Скарлетт прекрасно чувствовала в других мужчинах. И все же – все же она знала: он ее любит. Она не могла ошибиться. Так говорил ей инстинкт – вещь куда более сильная, чем рассудок или знание, рожденное опытом. Очень часто она с удивлением замечала, что в устремленном на нее взгляде нет обычной ленивой сонливости, наоборот – настойчивость, жажда и отчего-то грусть. Она ломала голову: ведь ясно же, что он ее любит, тогда почему бы так и не сказать? Непостижимо. Впрочем, в нем много было такого, чего она не могла постичь.
Он всегда учтив и любезен, но при этом словно где-то далеко, словно чем-то от тебя отгорожен. О чем он думает, не мог сказать никто, и уж менее всех Скарлетт. В краю, где каждый привык говорить именно то, что думает, и сразу, как только подумает, такая замкнутость раздражала. В обычных увлечениях молодых людей своего круга – в охоте, танцах, в картах, в политике – он не отставал от других, а в верховой езде так и превосходил; но в отличие от всех остальных никогда не считал эти милые занятия целью жизни. А в своем интересе к книгам и музыке, в тяге к стихотворству Эшли вообще был одинок.
О-о, ну почему, почему он? Красивый блондин, такой учтиво-отчужденный, такой безумно нудный с вечными своими разговорами о Европе, о книгах, музыке, о поэзии и прочих материях, абсолютно ей неинтересных, – чем он все же столь привлекателен для нее? Ночь за ночью, посидев с ним в сумерках на веранде, Скарлетт потом часами металась по комнате, не в силах спать, и утешала себя только тем, что в следующий раз, прямо вот в следующий раз он сделает ей предложение. Обязательно. Но следующий раз приходил и уходил, а в результате ничего – ничего кроме того, что снедавшая ее лихорадка трепала ее еще яростней.
Она любила его, она желала получить его – и совершенно его не понимала. У нее все было просто и естественно – как ветры, дующие над «Тарой», как желтая река, омывающая подножие холма. До конца дней своих она сохранит эту неспособность понимать хитросплетения и сложности. А тут впервые в жизни она столкнулась с натурой именно сложной и неординарной.
Потому что у Эшли в роду мужчины привыкли проводить досуг в размышлении, а не в действии и предаваться красочным снам воображения, нимало не похожим на явь. Эшли жил в своем уединенном, сокрытом от всех мире, куда более чудесном, чем Джорджия, и с большой неохотой возвращался к реальности. Он смотрел на людей без неприязни, но и без любви; смотрел на жизнь не упиваясь ею и не печалясь. И весь окружающий мир, и свое место в нем он принимал как данность; однако, пожав плечами, уходил опять в себя – в книги, в музыку, в свою собственную вселенную.
И чем сумел он так захватить Скарлетт, когда душа его была чужда ей, она не знала. Сама его загадочность возбуждала ненасытное ее любопытство – как дверь без замка и ключей. И то, чего она не понимала в нем, лишь усиливало ее любовь, а от его странной, сдержанной манеры ухаживать только росла ее решимость заполучить его в собственность. В один прекрасный день он сделает ей предложение. В этом она была уверена – юная, избалованная, незнакомая со словом «поражение». И вдруг, как удар грома, – жуткое известие: Эшли женится на Мелани Гамильтон! Нет, нет, невозможно!