Мое материальное положение весьма скверно. Из дома не получила ни копейки, а ты знаешь, сколько денег я взяла с собой. Но я особенно не унывала, занимала под «получку» ― и только сегодня расстроилась в связи с этими делами. Подумай, уж, верно, нелегко было жить, коль человек пошел на такую «рекламу» ― ведь чем докажешь? ― а у нас смеются и кричат: «Усову выбросить из общежития, она заражает ребят плохим настроением». Так как она только «рекламировала» самоубийство ― с корыстной целью, ― лишите ее и в дальнейшем стипендии...
Однако довольно. Думаю, для тебя неинтересны всевозможного рода «уголовные» дела, коими я столь обильно снабдила мое письмо.
В отношении зачетов ― прекрасно! На В.У.! Почему-то популярна и заметна в ВУЗе. Знают почти все по фамилии, я же мало кого. Апатия имеется, честное слово, изгоню. Никуда не хожу. И сейчас ― Тося на вечере, я дома. Так идет с момента нашего переезда сюда. Из литературы ничего не читаю, нет книг. Страшно некогда. Пропадаю в Бюро коллектива. Чувствую, как становлюсь односторонне развитой, но все же на литер, диспуте на тему: «Студенчество в худ. литер.» ― даже доходила до определения искусства и художественной литературы (в выступлении). Однако недостаток литературы весьма ощутителен.
Тебя люблю очень. Часто думаю и фантазирую о нашей будущей встрече. Страшно ждала этого письма. Теперь буду отмечать даты своей посылки и точно высчитывать сроки. Меньше муки. Пиши. Люблю. Целую.
Раиса
Тося! Протягиваю Вам руку, жмите ее!
Вы, как видно, прекрасная подруга, всегда готовая своим правдивым словом отстаивать святую правду! Ваше выступление, столь приятное и неожиданное, сердечное и твердое (с подробным изложением курса корабля Вашей жизни), заставило меня искренне смеяться! Честное слово!
Вы выступили, так сказать, в роли тяжелой артиллерии, долженствующей разбить все мои сомнения в отношении нравственной стороны рейса жизненного корабля Раисы. Но даю Вам слово, что не нужно было писать, что я думаю, «...что она якобы забыла учебу, увлекается и ведет любовные интриги...» И что Вы еще этим, т.е. моими мыслями, даже возмущаетесь. Предположим, что я так думаю. Но неужели же Вы думаете, что после Ваших слов я как-то изменю свое мнение?! Ни в коем случае. Вы ведь подруга, на пере которой в данную минуту сидит Раиса. И если бы Вы захотели написать что-нибудь другое, то Раиса уперлась бы ногой (знаете, как правят в саночках), и Ваше перо ничего не могло бы поделать. Но, к слову говоря, я ничего из того, что Вы мне приписываете, никогда не думал.
Теперь ― в отношении программы Вашей жизни. То, что я буду говорить, я буду говорить совершенно серьезно, как высшая объективность, «как Господь Бог из куста на Синайской горе»!
Я думаю, что нужно было бы переставить порядок Ваших «слоев».
Первым должно было бы быть ― любовные дела, затем горячая переписка с Москвой и затем общественная работа. Почему? Да потому, что тогда не будет разрыва теории с практикой.
Нет, нет, не верьте, что я так думаю! Это я просто так ― для слова.
А еще...простите, уважаемая Тося! Никогда и ни в коем случае не буду протестовать в отношении чтения моих писем! Читайте сколько влезет! А если Вам действительно в них что-нибудь нравится, то заучивайте наизусть! И говорите со сна!
Тося, я ужасно любопытный человек. Я обязательно хочу видеть того, с кем я говорю. Опишите себя! Какого Вы роста, какие у Вас волосы, какие у Вас глаза и, главное, какие у Вас нос и губы. Но я Вам заявляю (не говорите об этом Раисе), что нос у Вас должен быть обязательно греческий или -гм, гм ― такой, как у меня, т.е. великолепный. Но я шучу. Нос у меня очень некрасивый. Из самолюбия, конечно, не добавляю, что и все остальное... Замнем этот разговор. (Все зачеркнутое я Вам напишу после, когда мы познакомимся немного поближе).
(Зачеркнута строка).
Жму Вашу, мне почему-то кажется, смуглую руку.
(Роспись)
30/ XII1929 года.
Через 23 дня оболтусу, подписавшему это письмо, исполнится 20 лет. Эх, бежит молодость! А вы говорите, что моя перестановка слоев неправильна и вредна.