Бирюлево-Товарное
Я родилась под Москвой ― в Бирюлево, под грохот проходящих поездов, лязг вагонных буферов на «горке» и скрежет тормозных «башмаков». В 1905 г. мой отец Нечепуренко Харитон Филиппович приехал на эту сортировочную станцию, скрываясь от полиции Старо-Оскольского уезда, где был помощником волостного писаря, а в свободное от работы время строчил для крестьян жалобы на местное начальство губернатору и царю. Земляки пристроили его на должность конторщика станции. Затем он стал кассиром-таксировщиком, билетным кассиром, а потом уже дежурным платформы «Герасимовская[1]».
Мои братья Алеша, Сима, Петя и маленький Коля росли и учились в деревне Мышинка у бабушки, под Старым Осколом; меня же, единственную девочку в семье, моя мама Феодора Кронидовна предпочитала «держать под боком».
Дрова в печи прогорели, мама торопилась поскорее посадить в нее хлеб и, тяжело дыша, месила тесто. Вдруг я услышала крик и в ужасе оглянулась. Мама схватилась за живот.
― Беги за Петром Петровичем! ― выдохнула она.
В коридоре я с разбегу налетела на соседку.
Фельдшер жил в нашем железнодорожном доме, только вход к нему ― с другого крыльца. Он спокойно выслушал мой испуганный лепет, вымыл руки и пошел со мной.
Постель родителей стояла за перегородкой ― оттуда доносился слабый детский плач. Соседка крикнула;
― Таз с водой!
Петр Петрович не спеша наполнил таз и, нечаянно выплескивая воду, отправился за перегородку. Я нырнула следом, меня прогнали, но все же мельком увидела красное скользкое тельце.
― Молодец! ― похвалил Петр Петрович соседку. ― Хорошо справилась!
И вскоре ушел.
Мама долго не могла выбрать имя: одно ― носил мальчик-сосед, бывший, по ее мнению, хулиганом; второе ― принадлежало известному воришке; третье было неблагозвучным. Остановилась на Викторе. К тому же ей хотелось, чтобы «крестной» новорожденного была записана ее сестра, моя тетка Рая, но та учительствовала в деревне и приехать, конечно, не могла. Мальчика несла в церковь соседка, принявшая роды. Отец Александр отругал кумовьев за опоздание и сильно рассердился, узнав, что настоящая крестная отсутствует; с испугу соседка сначала забыла, как зовут крестную, а потом забыла выбранное мамой имя. Священник опустил крошку в купель и сказал:
― Нарекаю Александром!
Это имя было у него самое популярное. Так звали его самого, так звали начальника станции, а из двух престолов ― один был Александра Невского.
Когда маме сказали, что младенца нарекли Александром, она всплеснула руками и воскликнула: «Неужели будет, как Шурка Ястребов?!» Это был в нашем поселке самый хулиганистый парень.
Училась я в соседнем селе. Наша школа-девятилетка ― роскошный двухэтажный особняк с балконами и огромной террасой, «подаренный» советской власти миллионером Бахрушиным, ― размещалась в вековом парке на берегу залива Царицынских прудов. В моде было самоуправление школьников ― учителя власть не показывали, руководили тактично и незаметно[2].
Я была довольно невзрачной девчонкой, хотя слыла «острой на язычок», умевшей поддержать беседу и весьма начитанной по сравнению со сверстницами. Никогда не держала в руках словарей, но удивительным образом могла объяснить почти любое иностранное слово. И очень удивилась, узнав, что такие словари существуют. Подружка, Ира Анискина. предупредила меня, что кое-кто решил устроить мне «проверку». Я разозлилась ― ах так!
И вот однажды в перемену одноклассники окружили меня, у одной девочки в руках словарь.
― Что такое догмат?
― Собачий ход, ― без промедления ответила я.
― А что такое циник?
― Человек, который делает цинковую посуду.
Проверяющие засмеялись.
― А что значит, «он цинично рассмеялся?»
― Значит, что его смех был похож на звон жестяной посуды!
В эту минуту вошла в класс Екатерина Васильевна, преподавательница литературы.
― Отчего так весело? ― спросила она.
― А Рая говорит, что циник, это человек, делающий цинковую посуду.
― А что они меня проверять задумали! ― возмущенно закричала я.
― Нехорошо, ― сказала Екатерина Васильевна, обращаясь к девочкам, которые держали словарик, ― надо было это сделать не тайно, а совместно. А циник ― это человек, для которого нет ничего святого. Уверена, что Рая это знает!
В двадцать втором году я влюбилась в Васю Минина.
В восемнадцать он стал секретарем партийной организации железнодорожников, в которой состояли очень взрослые люди ― маститые машинисты, кондукторы, дежурные по станции. Но он не кичился, не напускал важности, танцевал на клубных вечерах и пользовался огромным успехом у поселковых девочек.
1
От этой станции в январе 1924 года везли по железной дороге гроб с телом скончавшегося в Горках В. И. Ленина.
2
Конфликтов на этой почве не помню, хотя была одним из «активистов» ― возглавляла «школьное питание», что было весьма ответственно в те годы (1921-1924). За продуктами, с вещмешками на плечах, ездили в Москву, в Гавриков переулок..