— Ты же говорил, что мы скоро поедем в Америку, — бормотала Розалин, крошившая хлеб на тарелку. — Как только представится возможность.
— Да, но не все так просто. Есть более важные дела, которые не так-то просто решить после войны.
Дэвид был несколько раздражен. Хотя выдвигаемые им причины соответствовали действительности, звучали они как-то неубедительно. Интересно, заметила ли это Розалин, сидевшая напротив него? И почему это она так стремится уехать в Америку?
— Ты говорил, — продолжала бормотать Розалин, — что мы здесь задержимся ненадолго. Даже не намекал, что мы будем жить здесь.
— А чем тебе не нравится Уормсли-Уэйл и Фурроубэнк? Чем?
— Ничем. Дело в них!
— В Клоудах?
— Да.
— Так я и думал, — произнес Дэвид, — хотя мне приятно видеть, как их самодовольные рожи кривятся от злости и зависти. Не надо на меня за это сердиться, Розалин.
— Хотелось бы, — тихим дрожащим голосом ответила она, — но мне все это не нравится.
— Выше нос, девочка. Мы многого добились, ты и я. У Клоудов была тепличная жизнь. Они жили за счет своего брата Гордона. Маленькие мушки на большой мухе. Терпеть не могу таких людей.
Розалин вздрогнула.
— Людей нельзя ненавидеть, — произнесла она, — это грех.
— А тебе не кажется, что они как раз тебя-то и ненавидят? Разве они были к тебе добры, дружелюбны?
— Они не были ко мне не добры, — с сомнением в голосе ответила Розалин. — И не принесли мне никакого зла.
— Но они хотели бы это сделать, малышка. — Дэвид беззаботно рассмеялся. — Если б они не дрожали за свою шкуру, они давно бы всадили мне нож в спину.
Она вздрогнула.
— Не говори таких ужасных вещей.
— Ну, может быть, не нож. Скажем, подсыпали бы мне в суп стрихнин.
Розалин уставилась на него. Губы ее дрожали.
— Ты шутишь…
— Не волнуйся, Розалин, — серьезно сказал Дэвид, — я не дам тебя в обиду. Они будут иметь дело со мной.
— Если то, что ты говоришь, правда… — медленно произнесла она, с трудом подбирая слова, — что они ненавидят нас… ненавидят меня… почему бы тогда нам не уехать в Лондон? Мы там будем в безопасности и вдали от них.
— Деревенская жизнь хорошо на тебя влияет, моя дорогая девочка, а в Лондоне ты будешь болеть.
— Это было, когда там бомбили… бомбили…
Она закрыла глаза и задрожала.
— Я никогда не забуду… никогда…
— Забудешь. — Он осторожно взял ее за плечи и слегка встряхнул. — Ты испытала сильное потрясение, но все прошло. Бомбежек больше нет, не думай об этом, забудь. Доктор сказал, что тебе необходим деревенский воздух. Вот почему я удерживаю тебя от Лондона.
— Да? Ты меня не обманываешь, Дэвид? А я думала, возможно…
— Что ты думала?
— Я думала, — медленно произнесла Розалин, — что, возможно, ты хочешь остаться здесь из-за нее.
— Кого?
— Ты знаешь, кого я имею в виду. Па вечере. Демобилизованная из ВМФ.
Его лицо вдруг почернело и напряглось.
— Линн? Линн Марчмонт?
— Она для тебя что-нибудь значит, Дэвид?
— Линн Марчмонт? Она же девушка Роули. Ста рого домоседа Роули. Туго думающего, хотя и симпатичного бычка.
— Я видела, как ты тогда разговаривал с ней.
— О, ради бога, Розалин…
— Ты с ней после этого не встречался?
— На днях, когда я утром отправился на прогулку верхом, я встретил ее близ фермы.
— Ты еще не раз встретишься с нею.
— Конечно. Это маленькая деревня. Здесь нельзя сделать и шагу, чтобы не нарваться на кого-нибудь не Клоудов. Но если ты думаешь, что я влюбился в Линн Марчмонт, то ты ошибаешься. Она гордая, высокомерная и неприятная особа, не умеющая держаться даже в рамках приличия. Я думаю, Роули она доставит большую радость. Нет, Розалин, моя девочка, она не в моем вкусе.
— Ты уверен, Дэвид? — с сомнением спросила она.
— Конечно.
— Я знаю, — слегка смутившись, начала Розалин, — тебе не нравится, когда я гадаю на картах… Но они говорят правду, действительно говорят правду. Выпала девушка, которая принесет печаль и тревогу, девушка, вернувшаяся из-за моря. Выпал и темный незнакомец, который, войдя в нашу жизнь, принесет с собой опасность. Это была карта смерти и…
— Ты и твои незнакомцы! — смеясь, воскликнул Дэвид. — Сколько в тебе суеверий. Не имей дел с темными незнакомцами, вот мой тебе совет.
Он вышел из дома, смеясь, но, как только удалился от него, помрачнел и, хмурясь, пробормотал про себя: