Когда Азиатская конная дивизия ушла из столичного Маймачена, во всех ургинских храмах сотни и сотни лам служили искренние молебны о даровании хану-чингизиду и цин-вану Унгерну несомненной и великой победы над его врагами. Искренность обращений к небесному Будде «покоилась» на двух основаниях.
Во-первых, в военной победе Унгерна над русскими большевиками монголы видели единственную возможность избавиться от него самого и 4800 его «прожорливых» и буйных азиатов. В случае победы цин-ван мог остаться в своей России.
Во-вторых, молящиеся были уверены, что поражение Унгерна Халхе ничего хорошего дать не может. Барон вернётся, в Ургу или сам со своим разбитым войском, или в столицу ему на смену придут красные монголы, которые с первых дней своего появления обитателей монастырей-дацанов не жаловали.
Так что ламам выбирать просто не приходилось: дай, Бог, победу цин-вану и только одну победу. Блестящую. Близкую. Крылатую. Яркую. Удивительную. Чингисхановскую. Спасительную для Халхи. Одну на всех...
Сам же Унгерн фон Штернберг оставаться в России после победы над Советами не собирался. Об этом учёные ламы Урги могли догадываться, но не знать достоверно. За день до своего выступления из монгольской столицы, то есть 20 мая, барон писал в Пекин одному из своих корреспондентов следующее:
«Я начинаю движение на север и на днях открою военные действия против большевиков. Как только мне удастся дать сильный и решительный толчок всем отрядам и лицам, мечтающим о борьбе с коммунистами, и когда я увижу планомерность поднятого в России выступления, а во главе движения — преданных и честных людей, я перенесу свои действия на Монголию и союзные с ней области для окончательного восстановления династии Цинов, которую я рассматриваю как единственное орудие в борьбе с мировой революцией...»
Из этого выходит, что Унгеры не собирался участвовать в «победной» для Белого движения Гражданской войне в России до самого конца. Он «рвался» восстановить Циньскую династию в Китае и строил планы создания великой державы, стержнем которой должно было стать Монгольское государство.
На допросах семёновский генерал отвечал относительно своих планов, как считали следователи, откровенно. А вопросов ему задавалось много:
— Вы, господин барон, хотели долго воевать в Советской России?
— Нет. Я только хотел поднять народ и общество против неё. Зажечь новую искру Белого Дела.
— Тогда что значил лично для вас поход в Забайкалье?
— Я хотел экспедицией укрепить своё положение в Урге, где последнее время чувствовал себя нетвёрдо.
— Вы собирались создать гражданскую власть и правительство на оккупированной территории на юге Сибири?
— Нет, не собирался. Это пустая трата времени и сил.
— Почему?
— Потому что правительство всегда найдётся. Оно и устанавливало бы гражданскую власть на местах. Мне лично было не до этого.
— Каковы ваши принципы государственного строительства?
— Я мыслю так. Освобождённая Россия должна принять за образец родоплеменной строй кочевников и устроить свою внутреннюю жизнь по родам. Как, например, монголы.
— Но это же утопия, абсурд.
— Такая утопия, господин следователь, в моих руках имела бы логику реального мира.
— Это правда, что вы хотели распространить по всей Сибири буддизм?
— Сущая правда.
— Почему именно буддизм, а не ваше прибалтийское лютеранство?
— Потому что именно буддистская вера лучше всех других религий регламентирует порядок жизни и государственное устройство.
— Вы в этом совершенно убеждены?
— Это — смысл моей жизни на Востоке....
Перед началом похода генерал-лейтенант Унгерн-Штернберг объявил мобилизацию всех способных носить оружие мужчин в русской общине монгольской столицы. Отказникам грозила расправа не только над ними, но и над их семьями. Барон лично отбирал людей: в Урге «выскребались» последние остатки граждан России, годных к военной службе.
Секрета о предстоящем выступлении не делалось. Это породило волну дезертирств. Наиболее громким стал побег дивизионного адъютанта поручика Ружинского, бывшего студента Петроградского политехникума. Он сумел обманом через подложные документы получить у унгерновского казначея Бочкарёва крупную сумму денег на командировку в Хайлар, в Китай. Из Урги поручик бежал вместе со своей женой, выпускницей Смольного института.
На следующий день погоня настигла беглецов. Ружинскому перебили ноги — «чтобы не бежал» и руки — «чтобы не воровал». Жена поручика была «отдана» всем желающим. Потом супругов публично казнили: его повесили на воротах дома, а её расстреляли.