«Азиаты» не жалели коней, держа путь по степи на юго-восток. Куда они шли, можно было только догадываться. Когда барона спрашивали, куда двигаться после короткой ночёвки или днёвки на час, а то и полчаса, он отвечал немногословно:
— Дивизии идти за мной.
И угрюмо показывал полковым командирам своим ташуром направление походного движения. Всадник на белом коне, в жёлтом халате, первым гнал своего коня дальше в степь. Конные сотни торопились за ним, чтобы, упаси Боже, не потеряться среди степных курганчиков и попадавшихся на пути небольших лесочков. Потеряться — значило погибнуть или от рук преследователей, или от степных жителей, которые не очень-то стали жаловать пришлых в Халху из соседней России. Поэтому в дни бегства унгерновская дивизия и не знала дезертиров или случаев невыполнения приказов.
Когда был пройден Орхон и опасность преследования окончательно миновала, генерал Унгерн-Штернберг сам указал место походного лагеря для дивизии, отдав несколько приказаний:
— Стан устроить вон у того монастыря, у Эрдени-Дзу. Я знаком с его настоятелем, он нас встретит любезно.
— К Орхону выслать дозоры от бурятских сотен.
— Узнать, где находится сейчас генерал Резухин со своей бригадой.
— Скот на мясные порции солдатам у местных пастухов реквизировать именем Богдо-гэгена...
В лагере у Эрденн-Дзу к барону вернулась прежняя самоуверенность. Он вёл себя вновь, как в Урге или в Даурии, одним своим видом нагоняя на людей благоговейный страх. Словно не было ни полного поражения под Троицкосавском, ни дней бегства по степи. Никто не решался даже обмолвиться словом о том, что победители-красные численно и не превосходили «азиатов». Но о том сказал сам барон, произнеся для истории одну из самых своих знаменитых фраз:
— За пять лет русские не научились воевать. Если бы я так окружил красных, ни один не ушёл бы!
Когда эти слова дошли до атамана Семёнова, то он так прокомментировал слова возведённого им в генерал-лейтенантский чин фон Унгерна-Штернберга:
— Сущий монгольский Наполеон. Даже больше. Но на Чингисхана никак не тянет. Ламы в том не помощники...
Скоро отыскался и генерал-майор Резухин со своей 2-й бригадой Азиатской конной дивизии. Совершая марш-броски по таёжной, почти не заселённой части Забайкалья, он довольно далеко «забежал» на советскую территорию. Однако его там начали теснить со всех сторон, и бригаде пришлось маневрировать, чтобы не попасть в кольцо окружения. Резухин старался придерживаться плана, утверждённого Унгерном, и из-за страха перед ним не решался отдать разумный приказ отступить в монгольские степи.
В таком состоянии его и застал слух о том, что барон потерпел поражение близ Троицкосавска и Кяхты и бежал обратно в Халху. Такие вести привёз лазутчик, казак-бурят, побывавший у родных. Только тогда Резухин поспешил уйти из Забайкалья. Удачно лавируя между заслонами красных, он вывел свои полки в Монголию, сумев сохранить весь обоз и обе пушки с зарядными ящиками.
Унгерн и Резухин встретились на реке Селенге: первый вышел к её правому берегу, второй — к левому. Когда бригады соединились, командир «азиатов» решил привести дивизии в «полный порядок». Своей дальнейшей цели он не скрывал: новый поход против советского Забайкалья во исполнение «общего плана наступления» атамана Семёнова, который к тому времени уже усомнился в его реальности...
Вряд ли барон Унгерн фон Штернберг мог догадываться, какой внешнеполитический резонанс вызовет его неудачное вторжение в бурятскую часть Забайкалья. В Москве и столице Дальне-Восточной республики городе Чите поняли, что более основательного предлога для ввода сил Красной Армии во Внешнюю Монголию и быть не может. Год назад о таком вторжении в степную провинцию соседнего Китая не было и речи. Но теперь в Халхе были белые банды «бешеного барона», а китайские войска покинули страну, будучи разбиты в Урге и на Калганском тракте.
Однако вынести боевые действия Гражданской войны на территорию соседнего, только недавно получившего национальную независимость, государства можно было только с официального разрешения его правительства. А таких правительств в это время в Монголии было два: одно сидело в Урге и подчинялось воле Богдо-гэгена, второе находилось в советском приграничье, в Алтан-Булаке, называлось народным и придерживалось революционных идей.
Дальше всё разворачивалось по сценарию, который не раз будет «воплощаться» в жизнь во время существования Советского Союза. Ещё в середине марта 1921 года (повторно — в апреле) Монгольское народное правительство обратилось к правительству РСФСР с просьбой оказать ему помощь в борьбе с русскими белогвардейцами. Тогда решили поддержать красных монголов не столько войсками, сколько оружием и инструкторами. Теперь же, в середине лета того же 1921 года, ситуация выглядела совсем иной.