— Лама годен только для мирных дней. Даже самый ясновидящий. На войне он не заменит и одну казачью винтовку. Даже простую плеть...
Барону было известно, что немалая часть его офицеров и русские колонисты волнуются. У многих в Урге остались семьи, судьба которых была неизвестной. На одном из полковых смотров ему задали вопрос:
— Можно ли, господин генерал, забрать из Урги семьи с помощью верных монголов и привезти их в лагерь?
На такой вопрос встревоженных судьбой близких людей Унгерн фон Штернберг ответил:
— Настоящий воин не должен иметь никаких близких.
— Позвольте спросить, почему?
— Тревога за близких уменьшала храбрость воинов во все времена.
— Но красные могут учинить над нашими семьями расправу.
— Мой приказ за номером пятнадцать запрещает брать жён в походы...
Ища выход из создавшейся ситуации, цин-ван Унгерн, вспоминая последний штурм Урги, решил повторить «шахматный ход», то есть вторично устроить побег Богдо-гэгену. Он написал ему доверительное письмо, переправленное в столицу с одним из учёных лам, который был вхож в ближайшее окружение Джебцзуна-Дамбы-хутухты:
«Мой повелитель Богдо-хан. Я выражаю вашей светлости искреннее соболезнование по поводу занятия столичной Урги красными монголами и советскими войсками...
С приходом красных для Монголии и «жёлтой» религии наступают чёрные дни. Наши враги не пощадят ни храмы, ни монастыри, как это происходит в России уже четвёртый год. Буддистских лам ждёт участь православных христианских священников...
Я предлагаю вам бежать из Урги в Улясутай. Тамошний белый гарнизон станет вам надёжной защитой на первые дни. Затем туда подойдёт моя Азиатская конная дивизия. Князья придут со своими воинскими отрядами сами, чтобы спасти вас от красных...
То, что вы сейчас находитесь в руках красных, как когда-то под китайским арестом, даст нам возможность поднять монгольский народ на священную войну...
Я готов пойти войной в Забайкалье. Мои победы там заставят советские войска уйти из Урги назад, для борьбы со мной. Тогда князьям будет легко справиться с Сухэ-Батором и его красными цэриками...
Решайтесь на побег, мой повелитель. Я, ваш цин-ван, хочу спасти Живого Будду и жёлтую религию от красной напасти...»
Но это письмо в Зелёный дворец Богдо-гэгена не попало. Красные цэрики несли караульную службу далеко не так, как китайские солдаты. Лама, хранивший унгерновское послание в выдолбленном посохе, отверстие в котором залепили воском, не смог выполнить порученное ему архиважное дело.
Впрочем, историки по сей день не уверены в том, что, получи Богдо-гэген это письмо, он бы согласился бежать в Улясутай из столицы. Времена для Монголии были теперь совсем иные. Простой арат не видел в красном Сухэ-Баторе врага типа пекинского наместника, готового ограбить, лишить стад, поселить на родовых Пастбищах китайских колонистов.
Приятной неожиданностью для барона стали просочившиеся в Халху за многие сотни вёрст слухи из далёкого Приморья, из Владивостока. Там промышленники братья Меркуловы при помощи каппелевцев и японцев совершили переворот, взяв власть в свои руки.
Слухи приходили к Унгерну в искажённом виде, далёкие от реальной действительности:
— Меркуловых поддерживает Токио...
— Японские войска начали наступление от берегов Тихого океана через Сибирь на Советскую Россию. Наступление идёт успешно...
— Атаман Семёнов перешёл границу со своими отрядами...
— Японцы вступили в Забайкалье, Они в Хабаровске и Амурской области...
Роман Фёдорович с жадностью вслушивался в рассказы случайных людей, отловленных его заставами по дороге из Маньчжурии в Ургу. В его сознании вновь «реанимировалась» надежда на осуществление большого похода атамана Семёнова, о котором тот писал ему в последнем, пусть и давнем письме. Унгерн делился услышанным с Резухиным и Ивановским:
— Японцы и Семёнов вновь вместе! Вот это будет сила!..
— Теперь Советы зашатаются по всей Сибири...
— Каппелевцы выбили красных из Владивостока...
— Мы обязательно встретим атамана где-нибудь на полпути между Читой и Верхнеудинском...
— Пора выступать. Иначе наше войско начнёт разлагаться...
То, что Унгерн приказал своей дивизии сняться с лагеря на берегах Селенги и укрыться в окрестных лесах от воздушного «глаза» противника, сыграло хорошую службу. Красные пилоты почему-то решили, что азиаты разбегаются от «бешеного барона». В Иркутск на имя командарма 5-й армии Матиясевича и в Читу на имя будущего советского маршала Блюхера, командующего Народно-революционной армией ДВР, пошли радиограммы следующего содержания: