— Располагаться по сотням. Людям сказать, чтобы были в полной готовности выступить. Мало ли что мажет быть...
Офицеры-заговорщики, собравшись, решали один животрепещущий вопрос: как встретить барона, если тот вздумает объявиться среди изменившего ему мятежного войска.
— До рассвета от барона нам бежать не стоит.
— Надо выставить с тыла оцепление из сотни надёжных казаков с офицером от нас.
— Сотни мало. Надо оцепление усилить пулемётной командой.
— Зачем пулемёты в оцепление? Одного барона бояться нам, что ли?
— Почему одного? Монгольского дивизиона среди вас нет. Скорее всего он у Унгерна. Вот с цэриками он и прибудет под утро наводить порядок в дивизии.
— Пускай приходит. Мы его пулемётами встретим.
— Верно. Нам терять уже нечего...
Страшное возбуждение владело не только офицерами-заговорщиками. Оно передалось и их подчинённым. Всех волновал один-единственный вопрос: где барон? В лесном распадке, где до утра расположилась мятежная бригада, постепенно установилась тишина. Почти никто не спал. Люди вслушивались в ночные звуки. Неожиданно послышался стук копыт одинокой лошади по каменистой дороге, хорошо различимый для человеческого уха. Повсюду зашептали:
— Барон! Это может быть только барон...
Это действительно был барон Унгерн фон Штернберг в заметном даже при лунном свете жёлтом халате, ехавший на любимой белой кобыле. Он сумел беспрепятственно объехать лесными прогалинами казачье оцепление и теперь совершенно неожиданно для тысячи с лишним людей оказался перед ними. Уже светало. Всадник спускался с вершины холма к мятежному войску, расположившемуся по дороге полками и сотнями.
Барон медленно объезжал севших в сёдла «азиатов». В предутренних сумерках он не мог определить, что за части находятся перед ним, и потому то и дело грозно спрашивал:
— Кто здесь? Какая сотня? Где командир?
Но в ответ было только молчание. Будь посветлее, то Унгерн мог бы заметить, что все встречавшиеся ему всадники сжимают в руках оружие. Поведение мятежников было ясным: больше подчиняться цин-вану никто не помышлял. А идти с ним в неведомый Тибетский край тем более.
Неожиданно барон узнал в одном из всадников казачьего есаула Макеева, одно время служившего в экзекуторской команде полковника Сипайло. Он подъехал к нему почти вплотную:
— А, это ты Макеев?
Казачий офицер ответил нехотя:
— Я, господин генерал. Уезжал бы от нас подальше, советую тебе. От греха подальше.
— И ты, Макарка-душегуб, против меня! Изменник! Я сейчас тебя проучу, как мятежи устраивать...
Барон привычным жестом замахнулся ташуром на своего теперь уже бывшего подчинённого офицера. Есаул положил руку на открытую кобуру нагана и сдавленным голосом произнёс:
— Ваше превосходительство, если вы сейчас меня ударите, то я за себя не отвечаю.
Среди толпившихся за спиной есаула казаков в темноте клацнуло несколько передёргиваемых винтовочных затворов. Унгерн молча опустил ташур и поехал дальше вдоль дороги. Проехав с полсотни шагов, он узнал в одном из конников полковника Очирова, командира Бурятского полка. Барон гневно крикнул:
— Очиров! Куда ты ведёшь моих бурят?
Полковник дёрнул поводья коня и выехал на несколько шагов перед строем полка. Цин-вану он ответил твёрдым и спокойным голосом:
— Я и мои люди не пойдём в Тибет. Мы хотим идти на восток Халхи и защищать там наши кочевья.
— Полковник Очиров! Я приказываю подчиниться мне! Или...
— Нам нечего делать в Тибете! Иди к Далай-Ламе сам со своим Бурдуковским. Мы тебе больше не служим.
— Азиаты! Солдаты! Если вы пойдёте в Маньчжурию, то по пути будете от голода глодать кости друг друга.
— Ну и пусть! Мы уходим в родные места!
— Родные! Да вас там без меня красные перебьют за одно лето.
Полковник Очиров на этот выкрик не ответил. Угрюмо молчали всадники Бурятского полка. Вскипевший барон, сыпя ругательствами, поскакал дальше вдоль дороги. Через минуту он оказался перед артиллеристами:
— Подпоручик Виноградов! Приказываю вам повернуть батарею обратно в лагерь!
Офицер не ответил. За его спиной казаки-артиллеристы заговорили:
— Попробуй-ка только развернуть нас обратно. Гляди, влепим в твою кобылу снаряд. И не один...