Профессор был немало наслышан о диктаторе с железнодорожной станции Даурия и потому приготовился к самому худшему. Оссендовский на всякий случай засунул за обшлаг рукава ампулу с цианистым калием, чтобы отравиться, если Унгерн прикажет его казнить. Причина для убийства находилась веская: третий из братьев Филипповых, только что зарубленный по приказу самого барона, полковник по званию, был товарищем Оссендовского и спутником при отступлении колчаковцев.
Предчувствие беды не покидало арестованного. У входа в юрту стоял адъютант генерала Резухина, капитан Веселовский. За поясом у него был револьвер без кобуры, в руке обнажённая шашка, которой он только что зарубил последнего из братьев Филипповых. Лужа крови ещё не впиталась в землю перед юртой.
В своих мемуарах Оссендовский так описывает первую встречу с «самим» бароном Унгерном:
«Не успел я переступить порог, как навстречу мне кинулась какая-то фигура в красном монгольском халате. Человек встряхнул мне руку нервным пожатием и так же быстро отскочил обратно, растянувшись на кровати у противоположной стены.
— Кто вы такой? — истерически крикнул он, впиваясь в меня глазами. — Тут всюду шныряют большевистские шпионы и агитаторы!»
Между тем Веселовский неслышно вошёл в юрту и остановился за спиной у Оссендовского. Шашку он по-прежнему держал в руке, не вкладывая её в ножны и ожидая, видимо, что с этим посетителем приказано будет поступить так же, как с предыдущим».
Но барон неожиданно сменил гнев на милость. По-видимому, жажда крови была уже утолена. Он, пристально смотря на стоявшего перед ним штатского человека, сказал:
— А вы, уважаемый профессор, не лишены самообладания. Похвально, весьма похвально. Откуда оно у вас, гражданского лица?
— Я с восемнадцатого года воюю с красными.
— Ас кем вы знакомы из вождей Белого Дела?
— Со многими. Например, с Сахатовым и Каппелем. Вмести отступали к Байкалу почти что от Табола.
— А жена моего начальника штаба дивизии полковника Ивановского вам случаем не родственница? Мне доложили, что ваша жена её сестра.
— Не родственница. Они просто носят одну и ту же фамилию.
— Вы действительно профессор?
— Да. Я могу подтвердить это документом о присвоении мне звания ординарного университетского профессора.
— В таком случае позвольте извиниться перед вами за столь нелюбезный приём. Капитан Веселовский, вы можете идти.
Адъютант генерала Резухина, всего с полчаса тому это назад по воле барона исполнивший обязанности палача, вложил шпагу в ножны и с поклоном вышел из юрты. Было слышно, как он отправил конвойных монголов Оссендовского обратно. Тот облегчённо вздохнул; смерть ему теперь не угрожала.
— Профессор. Хочу быть с вами откровенен. Я очень прошу вас до поры до времени остаться при мне.
— Зачем, господин генерал?
— Не скрою причины. Я столько лет вынужден был находиться вне культурного общества. Был всегда один на одни со своими мыслями.
— А ваши офицеры? Они же единомышленники?
— Что вы, профессор. Все они лихие рубаки, храбрецы. Но не из людей образованных, культурных. Вот в чём беда.
— Хорошо, я готов стать человеком, прикомандированным к вашему штабу, господин Унгерн.
— Вот и прекрасно. Тогда до встречи в Урге.
Цин-ван Унгерн оказал Оссендовскому после того, как «подарил» жизнь, ещё одну милость. Для дальнейшего путешествия к монгольской столице он отдал ему своего белого верблюда, незаменимого корабля степей и пустынь Халхи.
Улясутай, пожалуй, стал единственным местом в Халхе, где «противоречили» прибалтийскому барону с генерал-лейтенантскими погонами. Унгерну не пришлось посылать свои отряды в два западных аймака — Сайнноинханский и Цзасактуханский. Местные валы полностью одобряли войну за изгнание китайских войск из Монголии и полностью признавали над собой верховную власть Джебцзун-Дамбы-хутухты и командующего его армией в лице хана и цин-вана Унгерна.
Это было лишь ещё одним подтверждением того, что демон монгольских степей Унгерн фон Штернберг, имевший титулы барона, хана-чингисида и цин-вана Богдо-гэгена, чин семёновского генерал-лейтенанта, обладал диктаторскими возможностями. Чем, как не этим, можно, к примеру, объяснить одни из его приказов «по всей Халхе».