Однако вопреки материнской воле её «трудный» сын теперь свою судьбу на военном поприще выбирал только самолично. Не советуясь ни с кем, даже с матерью-наставницей, в фамильных делах.
Глава третья
«ПАВЛОН» С ГЕОРГИЕМ ЗА ЯПОНСКУЮ ВОЙНУ
том, что многие тысячи и тысячи людей военных — офицеров и солдат, казаков Донского, Кубанского, Терского, Уральского и других казачьих войск, юнкеров и кадетов, студентов и гимназистов, врачей и медицинских сестёр ехали в 1904 году на Японскую войну волонтёрами, ничего удивительного не было. Чтобы так утверждать, надо просто знать российскую историю. Добровольчество в войнах, в самом лучшем понимании этого слова, смотрело со всех её страниц.
Унгерн получил назначение вольноопределяющимся в 91-й пехотный Двинский полк, который готовили «причислить» к Маньчжурской армии бывшего военного министра России генерала от инфантерии Куропаткина. Почему он попал именно в этот полк? Дело в том, что в Ревеле стоял штаб 23-й пехотной дивизии и в городе было три полка: 89-й Беломорский Его Императорского Высочества наследника Цесаревича, 90-й Онежский и 91-й Двинский. Четвёртый полк дивизии — 92-й пехотный Печорский — квартировал в недалёкой Нарве.
Роман Унгерн перед отъездом на войну пришёл проститься с однокурсниками в Морской корпус. Расставание с кадетами-«мореманами» трогательным могло и не быть из-за «дурного» характера юного барона. Но он ехал добровольцем на войну, и это заставило забыть всё плохое:
Представляюсь. Вольноопределяющийся Маньчжурской армии барон Унгерн. Имею честь представиться.
Поздравляем, барон. Дерись с япошками, как надо. Не дрейфь там. Стань, Роман, героем...
— Будешь в Порт-Артуре — напиши нам обязательно. Твоя война — не газетная...
— Получишь солдатского Георгия, Роман, не загордись перед нами, твоими товарищами...
— Не волнуйтесь, друзья. Чести Морского корпуса не уроню. Как и своей фамильной...
Повоевать на Востоке в рядах 91-го пехотного Двинского полка Роману Унгерну не пришлось. В Маньчжурии штабные начальники, озабоченные потерями в людях «влили» вольноопределяющегося в один из сибирских стрелковых полков, бывший на японской войне с самого её начала.
До театра военных действий Унгерн добирался очень долго. Вся Транссибирская железнодорожная магистраль была забита воинскими эшелонами. На восток катили пехотные батальоны и целые дивизии, казачьи полки, артиллерийские батареи, пулемётные команды. Продвигались составы с боеприпасами и провиантом, обмундированием, валенками и сапогами. Везли даже миноносцы малого тоннажа с Балтики.
На запад же шли из Маньчжурии санитарные поезда, расписанные огромными красными крестами, развозившие по сибирским городам и далее «в Россею-матушку» тысячи раненых бойцов. Те на людях держалась бодро и чувствовали себя героями. После выздоровления их так и называли — увечные воины русской армии.
Унгерн ехал в Маньчжурию в компании таких же, как и он, добровольцев-вольноопределяющихся. Почти все они имели предписания в пехоту и только несколько человек — в дивизионные артиллерийские бригады. Служить в пушечные и мортирные батареи попадали те, кто изучал инженерное, техническое дело в университетах и гражданских училищах, вплоть до железнодорожных. В набитом купе пульмановского вагона (такая роскошь была Унгерну по карману) разговоры про войну шли все долгие дни следования поезда от Санкт-Петербурга до Иркутска:
— Читали в «Сибирских ведомостях», что наши от реки Шахэ отступили. Опять Куропаткин воли не проявил.
— Зато армия проявила. А рейд генерала Мищенко с казачьей конницей на Сандепу. Как прошлись казачки забайкальские и уральские по японским тылам! Что вы на это скажете, барон?
— С казаками я не знаком. У меня предки военными моряками были. Но уверен, что будь Мищенко порасторопнее, то он мог бы набег на Инкоу продолжить до Ляодуна.
— Ух ты, ничего себе сказал. Под самый Порт-Артур!
— А почему бы и нет. Казаки военными интеллигентами никогда не были. Они и пропитание себе на вражеской территории добудут, и фураж для коней. Только дай им волю.
— Каким же способом они себя обеспечат? Грабежом китайцев и маньчжур?
— Это грабежом не называется. А экспроприацией в ходе военных действий.
— Но так можно и с военно-полевым судом познакомиться. Не правда ли, господа?
— Не познакомятся. Война кормится войной, а не в китайском трактире за серебро из полковой казны. Казаки всегда воевали на подножном корму.