В одной из таких придорожных деревушек сибирские стрелки схватили разбойника, прибежав на крики китайцев. Он попался потому, что, встав на одно колено, выстрелил по набегавшим из фитильного ружья и пытался его зарядить снова. Остальные грабители усидели скрыться в густых зарослях китайского проса — гаоляна, в которых мог спрятаться и всадник, будучи на коне.
Хунхуза обезоружили и связали. Когда он пришёл в себя от неожиданности (крестьяне почти никогда не оказывали сопротивления отрядам грабителей), на его лицо легла печать безучастности и полного презрения к смерти. Русские военные в таких случаях передавали схваченных разбойников китайским чиновникам, а местная полиция своими руками творила по законам империи Цинь правосудие. В тюрьмы хунхузов сажали редко: обычно им при стечении местных жителей публично отрубали головы.
Пойманного сибирскими стрелками разбойника ждала, безо всякого сомнения, такая же участь, поэтому он гордо держал голову с традиционной для китайцев косичкой. В деревне нашёлся переводчик, местный житель, который ходил на заработки в российское Приморье, был там землекопом при возведении причалов во Владивостоке. Поработал землекопом и при строительстве Порт-Артурской крепости среди нескольких десятков подобных себе китайских крестьян. В итоге выучился довольно сносно говорить и понимать по-русски.
Связанного хунхуза Унгерн допрашивал в присутствии молчаливо столпившихся крестьян, одетых так же, как и разбойник, с такими же длинными косичками. Спрашивал через добровольного переводчика:
— Разбойник? Грабитель?
— Нет, я хунхуз, господин.
— Кто у тебя командир? Из какой ты шайки?
— Из отряда ихэтуаня Хан-дэн-гю.
— Но он же в японской зоне. Как ваша шайка здесь оказалась?
— Голодно было. Решили перебраться в Цицикарскую провинцию. Здесь мало вокруг русской армии хунхузов.
— Хан-дэн-гю вам платил жалованье?
— Платил, но мало. Наоборот, требовал, чтобы мы с крестьян, как мандарины, налог собирали серебряной монетой.
— Если бы я тебе платил, пошёл бы ты ко мне служить?
— Пошёл бы. Кто платит деньги хунхузу, тот его хозяин.
— И тебе всё равно, кто платит деньги за службу, на которой можно быть убитым. Даже если он не китаец?
— Всё равно, господин.
— Ты знаешь, что тебя ждёт в полицейском участке Сыпингая, куда тебя сейчас поведут?
— Знаю, господин. Мне отрубят там голову и выставят её напоказ всем. Может быть, даже в железной клетке. Если так прикажет сыпингайский мандарин.
— Зачем в железной клетке?
— Чтоб мою голову не украли, господин.
— А кто её может украсть?
— Духи, господин. У нас в Маньчжурии очень много духов, которые благоволят к хунхузам.
— И ты веришь в духов? Боишься их?
— Верю, господин. И боюсь, как все мы, китайцы. И ты бойся. Или подружись с ними, господин...
Боевых столкновений на сыпингайских позициях всё не было и не было. А из России по Транссибу прибывали новые подкрепления. Теперь почти весь личный состав состоял не из давно забывших военное дело запасников, в основном старших возрастов, а из обученных кадровых нижних чинов. По этому поводу «старые маньчжурцы» поговаривали:
— Кажись, спохватились там, в Питере. Перестали слать тех, кто винтовку не помнит...
Известие о разгроме в Цусимском морском сражении 2-й Тихоокеанской эскадры адмирала Рожественского поразило всех. Такого поражения на морских водах в истории государства Российского ещё не бывало. Генерал Унгерн впоследствии как-то сказал:
— Поражение русской армии в Маньчжурии, а флота при Цусиме радовало только социалистов, врагов династии...
Здесь он говорил правду. Противники монархии всех мастей и оттенков воспринимали военные поражения России на Дальнем Востоке с плохо скрытым торжеством. Царизм обвинялся ими во всём, что «попирало» народную душу. Назревала в стране первая революция 1904—1905 годов с баррикадами на московской Пресне, погромами помещичьих усадеб, анархией почти по всей линии Транссибирской железнодорожной магистрали.
Однако Цусимским поражением Роман фон Унгерн мог даже гордиться, поскольку его родовая честь в той битве не проиграла, а, наоборот, выиграла. При Цусиме отличился старший лейтенант барон Павел Леонардович фон Унгерн-Штернберг. Он был одним из многих отпрысков эстляндского рыцарского рода, служивших в Российском Императорском флоте. Хотя до адмиральских эполетов они по служебной лестнице не поднимались, но нареканий по службе не имели. Равно как и проступков, порочащих фамильную честь и честь мундира...