Говоря иными словами, недисциплинированного офицера изгоняли из рядов действующей русской армии. Теперь путь на фронт для Унгерна-Штернберга закрывался, по крайней мере, на какой-то неопределённый срок. Так неожиданно для многих, знавших барона, прервалась его военная карьера. Хотя он больших чинов и должностей и не получал.
Унгерн уехал в Ревель и на время поселился там У родственников. Он второй раз в жизни, после возвращения из Монголии, оказался, по сути дела, в безвыходном положении. Он опять не имел денег и сколько-нибудь определённых планов на ближайшее будущее. И к тому честь офицерского мундира, на котором красовались два боевых ордена, оказалась сильно запятнанной. В этом отношении барон, скорее всего, иллюзий не строил.
Оказавшись вновь среди своих ревельских родных, барон не казался нм человеком, который, будучи «выброшенным» из родной ему фронтовой стихии, смирился со своей участью. Он с известной упрямостью повторял в разговорах:
— На мой век войн хватит...
Однако близкие и знакомые Унгерна понимали, что барона откровенно удручало его неожиданное «мирное состояние». Ещё бы, ведь в звании есаула он имел уже пять боевых орденских наград, во всём блеске украшавших его офицерский мундир: это был Георгиевский крест 4-й степени, ордена Святого Владимира 4-й степени, Святой Анны 3-й и 4-й степеней и Святого Станислава 3-й степени.
Ради справедливости следует заметить: такой орденский бант в воюющей русской армии в годы Первой мировой войны имели немногие фронтовые обер-офицеры: младшие офицеры батальонного, эскадронного, батарейного звена.
Вне всякого сомнения, будь барон Унгерн «на воле», он бы стал деятельным участником августовского путча Верховного главнокомандующего генерала от инфантерии Корнилова. Ведь именно его Уссурийская казачья дивизия, входившая в состав 3-го конного корпуса генерала Крымова, шла походом на красный Петроград и дошла до Ямбурга. А Союз Георгиевских кавалеров стал одной из тех организаций, которая оказалась на стороне «корниловщины». Но бурное лето 1917 года эстляндский барон провёл в тарнопольской тюрьме среди военных заключённых, большую часть которых составляли дезертиры с фронта. Таких людей Унгерн фон Штернберг мог только презирать.
На географической карте город Ямбург недалеко отстоит от современной эстонской столицы. Поэтому, когда Уссурийская казачья дивизия застряла под Ямбургом, у пребывавшего в Ревеле барона Унгерна-Штернберга оказалось немало случаев повидаться со своими полковыми сослуживцами. От них он узнал много новостей, порой противоречивых, одна из которых и решила его жизнь я судьбу.
Служивший в 1-м Нерчинском казачьем полку есаул Григорий Семёнов, как оказалось, уже не командовал сотней и совсем оставил родной для него, казака-забайкальца, полк. Он тоже в Великой войне, как Унгерн, был награждён Военным орденом Святого Георгия 4-й степени и георгиевским Золотым оружием. И ни разу не был ранен.
В первом случае, в ноябре 1914 года, в бою прусские овладели почётнейшим трофеем — знаменем 1-го Нерчинского казачьего полка. Они возвращались назад в восторге от такой добычи. Но, на горе уланам, им навстречу попалась полковая разведка: сотник Григорий Семёнов и несколько казаков-забайкальцев. Те порубили пруссаков и отбили у них святыню нерчинцев.
Семёнов был в Уссурийской казачьей дивизии не менее прославленным сотником, чем барон. К слову сказать, они находились в приятельских отношениях с другом. По крайней мере, ценили прирождённую воинственность друг друга.
Семёнов, как и командир соседней сотни нерчинцев, слыл «тяжёлым» человеком. По крайней мере, этим объясняется то, что он не сжился ни с генералом Крымовым, ни с бароном Врангелем. Подав рапорт о переводе, Семёнов перешёл в 3-й Верхнеудинский полк Забайкальского казачьего войска. Теперь он стал воевать на Кавказе в составе Забайкальской казачьей дивизии генерала Левандовского в горах персидского Курдистана.
После Персии есаул Семёнов оказался на Румынском фронте, который в 1917 году больше бездействовал, чем воевал. Там он столкнулся с настоящим развалом распропагандированной партиями социалистов русской армии. Терпеть такого природный казак, офицер с крестом Святого Георгия, разумеется, не мог. Тут к Семёнову и пришла идея создать добровольческий конный монголо-бурятский полк: