— Я не знаю пощады, и пусть ваши газеты пишут обо всём что угодно. Я плюю на это!
— Но ведь есть же и на войне сострадание к человеку, пусть даже врагу.
— В Гражданской войне, которая сейчас идёт в России, врагу уготована только одна участь — истребление. Спросите о том, господин Грайнер, любого красного. Кто расстреливал в подвале ипатьевского дома детей последнего всероссийского государя-императора?
— Об этом газеты мира писали много. Ленину и Свердлову история такое не простит. Но всё же вы, господин барон, должны быть снисходительны к арестованным по вашему приказу людям.
— Я твердо знаю, какие могут быть последствия при обращении к снисходительности и добродушию в отношении диких орд русских безбожников.
— Что мне тогда писать в своих корреспонденциях?
— Пишите то, что видите, а не то, что слышали в Харбине. И обязательно скажите, что ваш покорный слуга свято верит в жёлтую религию. Я буддист по духу...
О Даурии в 1919 и 1920 годах по всему Забайкалью ходили «жуткие истории». Сейчас трудно осмыслить, где могла быть горькая правда, где трудно воспринимаемый человеческой психикой «дикий» вымысел. Местные жители и железнодорожники рассказывали, что тела расстрелянных в Даурии по приказу барона не предают земле, а бросают в окрестном лесу на съедение волкам. Один из служивших на станции в унгерновской дивизии полковник Ольгерд Олич писал в своих воспоминаниях:
«С наступлением темноты кругом на сопках только и слышен был жуткий вой волков и одичавших псов. Волки были настолько наглы, что в дни, когда не было расстрелов, а значит, и пищи для них, они забегали в черту казарм...»
Исследователей событий Гражданской войны на российском Востоке поражает одно: многие люди из белого стана, лично знавшие Унгерна фон Штернберга, видели в командире Азиатской конной дивизии личность демоническую. Поражало и то, что белоэмигранты, осевшие в Маньчжурии, личность белого барона стремились не просто облагородить, а романтизировать.
Литераторы белой эмиграции в Маньчжурии об атамане Семёнове романы не писали и баллад не складывало. А вот о бароне Унгерне-Штернберге писалось довольно много. Так, харбинский поэт русского зарубежья Арсений Несмелов создал «Балладу о Даурском бароне», в основу которой была положена история с унгерновским филином.
В известной книге писателя Леонида Юзефовича рассказывается и о такой стороне жизни семёновского генерала в Даурии: «...Унгерн любил абсолютно один, без спутников и без конвоя, «для отдыха» вечерами ездить верхом по окружавшим городок сопкам, где всюду валялись черепа, скелеты и гниющие части обглоданных волками тел». Причём у этих его одиноких прогулок было подобие цели: где-то здесь, в лесу, обитал филин, чьё «всегдашнее местопребывание» барон хорошо знал и обязательно проезжал возле. Однажды вечером, то ли не услышав привычного уханья, то ли ещё по какой-то причине, Унгерн решил, что его любимец болен. Встревожившись, он прискакал в посёлок, вызвал дивизионного ветеринара и велел ему немедленно отправиться в сопки, «найти филина и лечить его».
Такое облагораживание не самого «образцового» героя Гражданской войны, создание вокруг него романтического нимба, конечно же, имеет свои корни. Они лежат в поступках генерала Унгерна в войне на Востоке России и в том, как завершился его жизненный путь.
Гражданская война к концу 1920 года закончилась почти во всей России, не считая окраин. Ещё сидели в Приморье белогвардейцы и японцы, остатки деникинских и иных белых войск ещё дрались с красными, ещё вспыхивали крестьянские восстания против Советов в Сибири, Тамбовской губернии, громыхал Кронштадтский мятеж балтийских моряков. Но главные силы старой власти были уже окончательно разгромлены и сотни тысяч людей изгонялись в эмиграцию из своего отечества. Уже не было белых армий, если не считать врангелевской, которая оказалась в изгнании, но сохраняла свою организованность.
И вдруг на юге Сибири, в Забайкалье, в монгольских степях и пустынях появилась мало кому известная белая сила: в поход на Советскую Россию двинулась какая-то азиатская армия. Перейдя советско-монгольскую границу, армия эстляндского барона повела наступательные действия, стремясь отсечь от РСФСР территории, лежащие к востоку от озера Байкал. Бросить безумный вызов большевикам — на такое мог решиться только «демон» и «романтик».