— Как считает твой князь: подпишет Богдо-гэген Отречение или нет?
— Князь считает, что да. Китайцы сильно настаивают. Он так и просил сказать господину генералу в Даурии.
— Почему он так считает?
— Потому что китайцы уже объявили Халху своей новой провинцией. Халхи сегодня больше нет. Она часть Китая.
— Ясно. А как монголы относятся к отречению своего Живого Будды.
— Монголы верны Богдэ-гэгену и почитают его так же, как и прежде.
Унгерн понял, что честолюбивый атаман Семёнов, мечтавший стать во главе панмонгольского движения, не просто опоздал с походом на Ургу. Он проиграл войну за неё с китайцами, не проведя до сих пор ни одного боя. Одно дело было не пустить китайцев в Халху, другое — выбивать их теперь оттуда открытой силой.
Возможно, Семёнов решил исправить свою тактическую ошибку, но без помощи барона. Генерал Левицкий предположительно всё же дождался приказа из Читы, Его дивизия двинулась от Верхнеудинска на юг современной Бурятии, к северным границам Халхи, Там и случилось непредвиденное происшествие: мятежный харачинский полк взбунтовался ещё раз.
Генерал Левицкий расположил свою дивизию на отдых в восьмидесяти вёрстах от Гусиноозёрского монастыря-дацана. Ночью харачины, заранее сговорившись, внезапно напали на ту часть походного лагеря, где спали русские и бурятские казаки и офицеры. Им удалось вырезать около ста человек, пока они не получили должный отпор. Генерал Левицкий в суматохе бежал из походного стана. Торжествующие харачины, сев на коней, погнали их в пределы Халхи.
Вместе с ними был и глава марионеточного Даурского правительства Нэйсэ-гэген, который теперь представлял исключительно только самого себя. Он даже не имел своей столицы: объявленный ею город Хайлар находился в руках китайцев, потому и пришлось министрам жить на станции Даурия в «гостях» у барона Унгерна.
Так степные разбойники отомстили семёновцам за смерть своего племенного вождя Фуршенгн и тех монголов, которые погибли во время мятежа на станции Даурия. Однако мятежных харачннских воинов в Халхе ждала печальная судьба.
Бежавший харачинский конный полк в полном составе прибыл в Ургу. Там китайский командующий генерал Сюй Шичен милостиво разрешил бывшим унгерновцам поселиться подальше от столицы, в Кяхтинском Маймачене, где находился достаточно крепкий гарнизон китайцев. Харачинам выделили фанзы для постоя и в достатке снабдили продовольствием. Разумеется, за счёт местного монгольского населения. После такого приёма беглецы совсем перестали заботиться о собственной безопасности. И зря, ведь шла война.
Всего через несколько дней премьер-министра Нэйсэ-гэгена, его ближайших советников, харачинских лам и офицеров китайцы пригласили на званый обед. Во время его все тринадцать гостей в погонах с вензелем «А.С.» были предательски убиты. Таким образом харачины оказались «наказанными» за ночное вероломство на стоянке у Гусиноозёрского дацана. И за прошлые степные разбои как в Халхе, так и во Внутренней Монголии.
Получив случайно такую удручающую весть, харачинский полк частью обратился в бегство в родные места. Другая часть не решилась так поступить, боясь мести атамана Семёнова. Китайцы разоружили остатки бывшего полка Азиатской конной дивизии, отобрали всех лошадей, отправив харачинов пешим ходом под надёжной охраной на казённые работы в Ургу за самое скромное пропитание, немногим более сытное, чем давалось заключённым в ургинских тюрьмах.
Когда обо всём этом стало известно на станции Даурия, барон Унгерн-Штернберг с сожалением сказал:
— Этот генерал Сюй Шичен милостиво поступил с мятежниками, не как со своими бунтарями-китайцами. У меня их ждало бы справедливое наказание бамбуком.
— Господин генерал, но ведь это же степняки. Сели на коней и разбежались по кочевьям.
— Ничего. Придёт время, всех их повылавливаю в Халхе. Харачинам, изменившим мне, не поможет скрыться даже пустыня с её песками. И китайские тюрьмы, в которых они сейчас сидят...
Идея создания Великой Монголии продолжала витать в головах атамана и командира его Азиатской конной дивизии, которая после харачинского мятежа Спудом восстанавливала свою прежнюю численность. Семёнов продолжал уповать на помощь японцев, прибиравших к своим рукам Маньчжурию. Но там появилась «сильная китайская личность» в лице будущего самовластного маршала Чжан Цзолина, который смотрел на проблемы Внутренней и Внешней Монголии с имперских позиций.
Всё это барон Унгерн-Штернберг знал достаточно ясно, поскольку часто бывал в служебных поездках то в Чите, то в Харбине. В своих «азиатских» расчётах он оказался неплохим шахматистом и, желая переиграть своего начальника-атамана, сделал верный ход по пути к Урге, к своему мимолётному в истории XX столетия владычеству в Халхе.