Атаман Семёнов, сидя в своей резиденции, лучшей читинской гостинице, был немало удивлён докладом прибывшего к нему из Харбина полковника Вериго, которого Унгерн считал верным человеком:
— Господин атаман. Вся русская половина харбинского общества сейчас живёт одной новостью.
— Что за новость? Глава администрации КВЖД генерал Хорват получил новое назначение?
— Никак нет. Генерал Хорват продолжает занимать свой старый кабинет и читает газетные сообщения о новых поражениях адмирала Колчака.
— Тогда чем так увлечён Харбин?
— Барон Унгерн женится.
— Что! Барон женится. Но ведь он же закоренелый женоненавистник. Столько женщин приказал перепороть в Даурии.
— Хуже того. Он живёт мыслями своего немецкого земляка философа Ницше, который женщин внёс в ряд презираемых тварей.
— И каких тварей не любил этот Ницше? Мне барон о нём когда-то рассказывал, помнится.
— Мне о том Унгерн говорил после очередной публичной порки жён своих солдат и офицеров за разврат. Ницше считал презираемыми тварями лавочников, христиан, женщин, англичан и прочих демократов.
— Наверное, это немец Ницше был глуп и стар, А что же мой друг барон? Кто его харбинская избранница? Что-то мне контрразведчики ничего такого из Маньчжурии не сообщали.
— Он женится на китайской принцессе.
— На принцессе?! Настоящей?
— На самой что ни на есть настоящей, господин атаман. Маньчжурской династии. Императорских голубых кровей.
— Расскажи-ка мне о ней всё, что ты знаешь. Принцессы ведь на дороге не валяются.
— Точно так, не валяются. Только она не чисто китайская принцесса, а маньчжурская. Дочь сановника династической крови. Так мне сказал генерал Хорват.
Кто же её отец?
— Точных сведений нет. Но он принадлежит к одной из ветвей маньчжурского императорского дома. Когда империя Цинь приказала долго жить, ему пришлось бежать с семьёй из Пекина в Маньчжурию.
— Богат?
— Совсем нет. Беден, как амбарная мышь.
— Тогда чем кормится в Харбине этот сановник династической крови, как ты его назвал?
— Сейчас он кормится при дворе могущественного китайского генерала Чжан Цзолиия.
— Это уже что-то. Чжан Цзолинь сегодня сильная личность в Китае. И как зовут невесту Унгерна?
— Кто её знает, как она зовётся по-китайски. По-русски её называют Еленой Павловной.
— Удивительную новость принёс ты, Вериго. Женоненавистник Унгерн-жених маньчжурской принцессы. Ничего себе. Не сразу и поверишь...
Однако, поразмыслив, атаман Семёнов понял, какой хитрый шаг сделал буддист, вышедший из далёкой Эстляндии. Потомок рыцарей-крестоносцев, бредивший идеей Великой Монголии как азиатского барьера против большевиков, решил поднять свой престиж среди сынов степей.
Семёнова с его стародавними претензиями на потомка «потрясателя Вселенной» не могло не встревожить следующее обстоятельство, вытекающее из женитьбы барона. Среди степных князей и простых пастухов Халхи маньчжурская императорская династия Цинь пользовалась каким-то трудно понимаемым почитанием. Монголы не были противниками Китайской империи, а возникновение вместо неё Китайской республики восприняли без видимого преклонения перед Пекином, который открыто «зарился» на их кочевья и доходы. И Семёнов, и Унгерн чувствовали, как легко им будет поднять монголов на войну за восстановление династии Циней:
— Мы восстановим Поднебесную империю. Дай только срок и Божью помощь...
Но в таком случае «пальма первенства» на роль военного вождя Богдо-гэгена выпадала барону, поскольку он открыто породнился с маньчжурским императорским двором. Поэтому новость, привезённая из столицы КВЖД полковником Вериго, мало радовала белоказачьего атамана.
Неожиданная женитьба командира Азиатской конной дивизии вызвала немало пересудов и в семёновской Чите, и в самом городе Харбине с его многочисленным русским населением:
— Каков барон! Говорил, что мечтает о создании ордена военных буддистов, которые обязаны будут давать обет безбрачия. А сам нашёл для себя принцессу...
— Барон на приёмах всегда так по-рыцарски галантен с женщинами. А сам открыто относится к слабому полу с неприязнью. Да ещё с какой...