Мне ничего не нужно для жизни, кроме этих писем. Без них меня просто не существовало бы.
Потому что эти написанные слова единственное доказательство того, что я все еще существую.
Это необычайно холодное утро.
Я предположил, что мы делаем все не так осторожно, поэтому рано утром мы собрались осмотреть территорию, рассмотреть: есть ли кто-то подозрительный среди гражданских, или какие-то странные места. Я даже не удивлюсь, если Кент, Кишимото и все остальные тайно живут среди людей. В конце концов, они должны иметь какой-то источник продовольствия, воды, то, что связывало бы их с обществом, потому что я сильно сомневаюсь, что под землей они могут что-то вырастить. Но, конечно же, все это лишь предположения. Они могут иметь человека, который мог бы вырастить еду из воздуха.
Я быстро оборачиваюсь к своим людям; приказываю им разойтись и оставаться незамеченными. Их работа заключается в наблюдении всего, а после предоставлении мне результатов.
Когда они ушли, я остался, чтобы осмотреться вокруг и побыть наедине со своими мыслями.
Боже, она казалась такой реальной в моем сне.
Я закрываю глаза, провожу рукой по лицу, задерживая пальцы на губах. Я чувствовал ее. Я действительно мог чувствоватьее. Даже одна мысль об этом заставляет мое сердце ускоренно биться. Я не знаю, что мне делать, если такие напряженные сны о ней будут продолжаться. Я просто не буду работоспособен…вообще.
Я глубоко вдыхаю, чтобы успокоиться и сосредоточиться. Я позволяю себе осматриваться вокруг, без напряжения, отвлекаясь лишь на детей, бегающих вокруг. Они кажутся такими энергичными и беззаботными. Странно, но оттого, что они смогли найти счастье в этой жизни, мне становится грустно. Они понятия не имеют, что пропустили; каков был мир до них.
Что-то вьется у моих ног.
Я слышу странное, затрудненное дыхание с отдышкой; оборачиваюсь.
Это собака.
Усталый и голодный пес, настолько тонкий и худой, что его вот-вот снесет ветром. Но он смотрит на меня. Без страха. Его рот открыт. Язык повиснут набок.
Мне хочется рассмеяться вслух.
Я осматриваюсь вокруг, прежде чем протягиваю руки к собаке. Мне не стоит давать отцу больше поводов для собственной кастрации, и я не доверяю своим солдатам, чтобы разглашать им такого рода вещи.
Я просто хотел бы поиграть с псом.
Я уже слышу то, о чем говорил мне мой отец.
Я несу скулящее существо к одному из недавно освободившихся жилых помещений… Я только что видел, как все три семьи уходили на работу. Пес, кажется, достаточно умен, чтобы понять, что сейчас не повод для лая.
Я снимаю перчатки и достаю из кармана слоеное пирожное, которое захватил еще утром за завтраком, так как не смог нормально поесть. И хотя я понятия не имею, что едят собаки, в любом случае предлагаю ему это лакомство.
Пес ест чуть ли не с моей рукой.
Он съедает лакомство за два укуса, а затем облизывает мне пальцы, прыгает, чуть ли не до груди, и проваливается в тепло, идущее из-под моего открытого плаща. Я не могу контролировать легкий порыв смеха, срывающийся с моих губ; да и не хочу. Я так долго не смеялся. Я не могу помочь, но удивляюсь силе такого маленького, скромного животного, что у меня в руках; они так легко ломают нашу защиту.
Я провожу рукой по потертому меху, чувствуя выступающие ребра с разных сторон. Но пса, кажется, не заботит его истощенное состояние, по крайней мере, не сейчас. Он виляет хвостом и продолжает тянуть меня за плащ, смотря в глаза. Я начинаю жалеть, что не взял больше еды в карман этим утром.
Что-то щелкает.
Я слышу вздох.
Оборачиваюсь.
Вскакиваю, насторожено ищу причину звука. Кажется, кто-то рядом. Кто-то видел меня. Кто-то…
Гражданский. Она тут же бросается прочь, прижимая тело к соседнему блоку.
— Эй! — кричу я. — Ты там…
Она останавливается. Оглядывается.
Я почти падаю.
Джульетта.
Она смотрит на меня. Она на самом деле здесь, смотрит на меня, широко раскрыв глаза и паникуя. Мои ноги делаются свинцовыми. Я прирос к земле, не имея возможности сказать хоть слово. Я даже не знаю с чего начать. Так много мне хочется рассказать ей, так много, как никогда не рассказывал, и я счастлив, видеть ее снова… Боже, мне стало легче…