поверхность. Обложка тускло-коричневого цвета, но я не могу сказать, была ли она
запятнана грязью, или это произошло с возрастом, или этот цвет был всегда таким.
Интересно, сколько времени он был у нее. Где она могла приобрести его.
Я отхожу назад, и натыкаюсь ногами на ее кровать. Мои колени соединены, а сам я
оседаю на край матраса. Меня пробивает на дрожь, когда я дышу, и я закрываю глаза.
Я видел отснятый видеокамерой материал, когда она прибывала в убежище, но это все
было бесполезным. Освещение всегда было слишком тусклым; маленькое окно было
незначительным, чтобы осветить все темные углы ее комнаты. Она часто была
неподвижной; темную тень можно было даже не заметить. Наши камеры были хороши
только для обнаружения какого-либо движения, а самые удачные моменты были только
когда солнце светило под прямым углом, но она редко двигалась. Большую часть времени
она проводила в тишине, сидя на кровати, или в темном углу. Она почти никогда не
говорила. Говорила только числа.
Считала.
Было что-то нереальное в ней, когда она сидела там. Я не мог видеть ее лица; не мог
даже видеть очертания ее фигуры. Уже тогда она очаровала меня. То, что она могла быть
такой спокойной, находясь там. Она сидела в одном месте в течении нескольких часов, не
двигаясь, и я всегда задавался вопросом, что у нее на уме, о чем она могла думать, как она
могла существовать в том уединенном мире. Больше всего мне хотелось услышать, как
она говорит.
Я был в отчаянии, чтобы услышать ее голос. Я всегда думал, что она говорит на языке,
который мне понятен. Я думал, она начнет с чего-то простого. Возможно, с чего-то
неразборчивого. Но впервые, когда наши камеры поймали ее говорящей, я не мог отвести
глаз. Я сидел там, пронизанный тонкими нервами насквозь, находясь на пределе, а она
прикоснулась рукой к стене и подсчитывала.
4572.
Я смотрел, как она считает.
Для подсчета потребовалось пять часов.
Только после этого я понял, что она считала свои вдохи.
После этого я не мог прекратить думать о ней. Я был отвлечен задолго до того, как она
прибыла на базу, и все время задавался вопросам, что она могла делать, и будет ли она
говорить снова. Когда она не считала вслух, то считала ли она в голове? Задумывалась ли
она когда-нибудь в письмах? А о полных предложениях? Злилась ли она? Грустила ли?
Почему она казалась настолько безмятежной, а не тем невменяемым животным, как мне
говорили? Был ли это какой-то трюк?
Я видел каждый листок бумаги, где представлялись все важные моменты ее жизни. Я
прочитал каждую деталь в ее медицинской карте и полицейских отчетах; я отсортировал
все школьные жалобы, примечания врачей, официальный приговор, вынесенный
Восстановлением, и даже анкетный вопросник, предоставленный ее родителями. Я знал,
что в четырнадцать лет ее забрали со школы. Знал, что она прошла через тяжелое
тестирование, была вынуждена принимать различные опасно-экспериментальные
препараты, и подвергалась электрошоковой терапии. В течение двух лет она содержалась
в девяти различных центрах заключения для несовершеннолетних и была исследована
более чем пятьюдесятью врачами. Все они описывали ее как монстра. Они называли ее
опасной для общества и угрозой человечества. Девушка, которая разрушит наш мир,
начала с убийства маленького ребенка. В шестнадцать лет ее родители приняли решение
изолировать ее. И таким образом она оказалась запертой.
Ничего из этого не имеет никакого смысла для меня.
Девочка, отвергнутая обществом, ее собственными родителями – она должна
содержать так много чувств. Гнев. Депрессию. Негодование. Но где это?
Она не была такой же, как другие заключенные, которые были по-настоящему
тревожными. Некоторые часами бьются об стену, ломая кости и черепа. Другие такие же
невменяемые – они царапали ногтями собственную кожу, аж до крови, буквально
разрывая себя на части. Некоторые часами разговаривали сами с собой вслух: они пели,
смеялись, спорили. Большинство разрывали свою собственную одежду, спальный
комплект, чтобы спать нагишом в собственной грязи.
Она была чуть ли не единственной, кто регулярно принимал душ и чистил свою
одежду. Принимала свою еду спокойно, независимо от того, что ей было предоставлено. И
большую часть своего времени она проводила сидя у окна.