Она была заперта почти на год, но не потеряла чувство человечности. Мне хотелось
знать, как она могла так много сдерживать в себе; как она смогла быть все время такой
спокойной внешне. Я просил обзора и на других заключенных, потому что хотел
сравнить. Мне хотелось знать, было ли ее поведение нормальным.
Оно не было.
Я наблюдал за скромными очертаниями этой девочки, которую не мог видеть и знать,
но уже чувствовал уважение к ней. Я восхищался ею, завидовал ее самообладанию –
устойчивости перед всем, что ей довелось вынести. Я не знаю, понимал ли я, что это было,
но тогда я точно чувствовал, что она должна принадлежать мне.
Я хотел знать ее секреты.
А потом в один прекрасный день она встала в своей клетке и подошла к окну. Это
было ранним утром, когда поднималось солнце; впервые я мельком увидел ее лицо.
Только однажды она прижала руку к окну и прошептала два слова.
Прости меня.
Я слишком много раз перематывал назад. Я просто никому не мог сказать, что стал
еще больше восхищаться ею. Я должен был изобразить притворство, безразличие,
внешнее высокомерие к ней. Она должна была быть нашим оружием – только
инновационным оружием для пыток, и больше ничем.
О деталях я заботился очень мало.
Мои исследования привели меня к ее файлам по чистой случайности. Совпадение. Я
не искал ее для оружия – этого никогда не было. До того, как я впервые увидел ее на
пленке, и еще раньше, прежде чем я говорил ей что-то, я исследовал кое-что другое.
У меня были собственные намерения и мотивы.
Я сочинил историю, в которой якобы буду использовать ее в качестве оружия, и
накормил ею отца; мне нужен был доступ к ней, чтобы лучше изучить ее файлы. Это был
фарс, и я должен был поддерживать его перед солдатами и камерами, которые следили за
мной. Я не приводил ее на базу, чтобы пользоваться ее способностью. И, конечно же, я не
ожидал, что влюблюсь в нее в процессе всех событий.
Но все эти истины и мои настоящие мотивы были похоронены вместе со мной. Я
падаю на жесткую кровать. Хлопаю рукой по лбу и скольжу ею по лицу. Я бы никогда не
посылал Кента быть с ней, если бы так не торопился быть с ней сам. Каждое действие, что
я сделал, было ошибочным. Каждое потраченное усилие оказалось провальным. Я только
хотел посмотреть на то, как она взаимодействует с кем-то. Я просто подумал, что если она
другая, если она разрушит все мои ожидания, но она все равно способна на нормальную
беседу. Но я сходил с ума, когда наблюдал ее разговор с кем-то. Я ревновал. Смешно. Мне
хотелось, чтобы она знала меня, чтобы она говорила со мной. И я почувствовал это тогда:
то странное, необъяснимое чувство, словно она единственный человек во всем мире,
который волнует меня.
Я заставляю себя сесть. Кидаю взгляд на блокнот, сжатый в руке.
Я потерял ее.
Она ненавидит меня.
Она ненавидит меня, а я отвергаю ее, и, возможно, я больше никогда ее не увижу – это
мое собственное решение. Этот блокнот, возможно, все, что осталось у меня от нее. Моя
рука все еще на обложке, заставляя меня открыть блокнот и найти ее; даже если на
короткое время, пусть даже на бумаге. Но часть меня также боится. Это может
закончиться не совсем хорошо. Это может быть не то, что мне хотелось бы увидеть. И да
помогут мне силы, если это окажется своего рода дневник, где описаны ее чувства к
Кенту. Тогда я просто выброшусь из окна.
Я ударяю кулаком по лбу. Мне нужно успокоиться и перевести дыхание.
Наконец, я открываю его. Глаза скользят по первой странице.
И только тогда я начал понимать ценность того, что я нашел.
Я продолжаю думать, что мне необходимо оставаться спокойной, что все это в
моей голове, что все будет прекрасно, и вот кто-то сейчас откроет дверь и позволит
мне покинуть это место. Я все время думаю, что это должно произойти, но такие вещи
не происходят. Этого не случается. Люди не забыли, какого это. Они не отказались от
этого.
Этого не происходит.
Мое лицо в затвердевшей крови, из-за того, что они бросили меня на землю, а руки
все еще дрожат, когда я пишу это. Эта ручка – мой единственный выход, мой
единственный голос, потому что у меня нет больше никого, с кем бы я могла поговорить,
нет сознания, потому что мое собственное тонет, а все спасательные шлюпки заняты,