— Застрять и не выбраться из пространства, — отвечаю я.
Я снова пытаюсь сдвинуться с места, и, когда мне это не удается, мое беспокойство возрастает настолько, что сердцебиение учащается.
Я делаю глубокий вдох, и Миша, должно быть, слышит его, потому что спрашивает:
— Что заставляет тебя паниковать?
— Что я не могу пошевелиться, — признаюсь я.
— Сосредоточься на моем голосе, — бормочет он спокойным тоном. — Расслабь мышцы и медленно вдыхай.
Я делаю, как он говорит, но это не помогает.
— Мне нужно двигаться.
— Ты не можешь. Мы застряли.
— Миша, — хнычу я, мое дыхание учащается. — Я не могу этого сделать.
Он бьет ногой по панели, и когда она падает на пол, я выбираюсь из крошечного пространства и отчаянно хватаю ртом воздух.
Вместо того чтобы разочароваться во мне, Миша помогает мне подняться на ноги. Он улыбается мне, и в его глазах светится гордость.
— Ты продержалась дольше, чем я думал. Ты молодец, моя маленькая лань.
Я смотрю на ящик, и хотя Миша гордится мной, я беспокоюсь о том, что будет в следующий раз.
— Возвращайся в ящик, — приказывает Миша.
— Что? Я только что вылезла. Нет, — возражаю я.
— Без панели. Просто сядь в него.
Я фыркаю, и хотя мне это совсем не нравится, все же заползаю внутрь. Когда Миша присоединяется ко мне, меня снова прижимает к панели.
— Если мне придется сидеть здесь, тебе придется ответить еще на несколько вопросов, — говорю я, чтобы отвлечься.
— Хорошо.
— Когда мы впервые встретились, ты сказал, что вырос в детском доме.
— Да.
— А как ты оказался в Братве?
— Родители Алека взяли нас к себе, — отвечает он. — Мистер Асланхов — один из боссов в Братве.
— Нас?
— Меня и мою сестру.
Я поворачиваю голову, чтобы посмотреть на него.
— У тебя есть сестра?
Уголок его рта приподнимается, и выражение лица мгновенно смягчается.
— Да. Ее зовут Тиана.
Улыбка кривит мои губы.
— Где она?
— Она дома.
Я прижимаюсь своим плечом к его.
— Расскажи мне о ней.
Он усмехается.
— Она примерно того же возраста, что и ты. Сводит меня с ума. — Он улыбается мне. — Как и ты. — Я смеюсь, но потом выражение его лица становится серьезным. — До тех пор, пока я не встретил тебя, Тиана была всем, что имело значение. Я надрывал задницу, чтобы обеспечить ей счастливое будущее.
— До меня?
Его глаза встречаются с моими.
— Теперь у меня есть две женщины, которые значат для меня все.
Я ненадолго замираю и улыбаюсь ему.
Меняя тему, Миша говорит:
— Попробуй пошевелиться.
Я отодвигаюсь, но, застряв между его телом и панелью, не могу пошевелиться.
— Как твое беспокойство?
— Сейчас у меня ничего такого нет.
Миша приподнимает бровь, глядя на меня.
— И все же ты застряла, и твоя задница никуда не денется, пока я не сдвинусь с места. Чем это отличается от того, когда ты находишься запертой в четырех стенах?
— Тогда темно, и меня окружают лишь четыре стены.
Миша качает головой, его напряженный взгляд буравит меня.
— Аврора, послушай, что ты говоришь. Сначала ты запаниковала, потому что не могла пошевелиться. Ты все еще не можешь пошевелиться, но при этом спокойна. Я не думаю, что проблема в том, что ты не можешь двигаться.
Я на мгновение задумываюсь, затем говорю:
— Я понятия не имею, что это вызывает. Обычно у меня случается приступ тревоги, когда я нахожусь в небольшом пространстве. Даже в лифте.
Он смотрит на меня мгновение, затем выползает из ящика и встает, оставляя меня одну.
Как раз когда я начинаю волноваться, он спрашивает:
— Как сейчас твое беспокойство?
— Все еще в порядке.
Не сводя с меня глаз, он говорит:
— Я закрою ящик. Не забывай, что я нахожусь по другую сторону панели. Хорошо?
Мой желудок сводит от нервов, а язык высовывается, чтобы смочить губы.
Наберись мужества и хотя бы попробуй.
— Хорошо.
Миша поднимает панель и, прежде чем закрыть меня, говорит:
— Я здесь.
Меня окутывает тьма, и я мгновенно опускаюсь на колени, делая глубокие вдохи.
— Как ты держишься? — слышу я его вопрос.
— По крайней мере, теперь, когда тебя тут нет, стало больше места, — пытаюсь пошутить я, начиная ерзать.
Ты не заперта.
Миша выпустит тебя, если ты попросишь.
Глубокий вдох.
— У тебя все хорошо получается, — хвалит он меня.
Я слышу, как он двигается, и из меня вырываются слова:
— Где ты?