— Откуда ты знаешь?
— У меня есть люди, которые уже должны знать, что произошло, и они знают, что мы здесь. Они придут за нами.
Его акцент стал сильнее, и я уловила его.
— Ты русский?
Он кивает, его внимание сосредоточено на бетоне вокруг нас.
— Путешествуешь? — Спрашиваю я, словно сейчас самое подходящее время узнать его получше. Но, по крайней мере, это дает мне возможность сосредоточиться на чем-то другом.
— Можно и так сказать. — Его глаза снова встречаются с моими, и бурлящий хаос в моей груди немного утихает. — Я собираюсь встать, чтобы осмотреть твои раны.
Я киваю, но все равно мои пальцы крепко сжимают его пиджак, пока он не вынужден обхватить мою руку, чтобы оторвать ее от своей одежды.
— Я прямо здесь, — успокаивает он меня, поднимаясь на колени. Присев на корточки, он оглядывает нас, оценивая небольшое пространство.
Мой взгляд перебегает с одного разбитого бетонного блока на другой, затем я вижу кусок серебристой ткани, свисающий с разбитого стального стержня.
Его взгляд опускается на мое тело, начиная с босых ног. Я понятия не имею, где мои туфли на каблуках от Jimmy Choo.
Когда его взгляд останавливается на моем боку, он наклоняется и проводит пальцами по моей ледяной коже.
Я поднимаю руку, чтобы упереться в пол и приподняться, но он огрызается:
— Не двигайся.
Прежде чем я успеваю спросить почему, он сбрасывает пиджак и, не утруждая себя растегиванием пуговиц на рубашке, разрывает ее, что они разлетаются во все стороны.
На левой руке у него замысловатая татуировка. Над плечом нарисованы крылья орла, затем змеи спускаются по бицепсу, обрамляя крест с молящимися руками. Правая рука усыпана звездами. На некоторых из них есть русские надписи, но большинство пустые.
Какими бы сексуальными ни были его татуировки и вид обнаженной груди, серьезность момента сильно поражает меня. Такое чувство, что свинец наполняет мои вены.
Он отрывает рукава от своей рубашки и, сложив оставшуюся ткань, прижимает ее к моему боку, используя рукава, чтобы обвязать ее вокруг моей талии.
— Насколько… — Я с трудом сглатываю от вопроса. — Насколько все плохо?
Он проверяет, туго ли затянута импровизированная повязка, затем смотрит мне прямо в глаза и лжет:
— Все не так плохо.
— Ты лжешь, — шепчу я, мое горло сжимается от паники.
Наклонившись ближе, он проводит правой рукой по моей щеке. Прикосновение кажется почти нежным.
— Ты не умрешь здесь. Поняла?
Каждой клеточкой своего существа мне хотелось верить ему, но, как бы сильно он ни был похож на бога, он не всемогущ.
С абсолютной уверенностью, сияющей в его глазах, он говорит низким и требовательным голосом:
— Я переживал гораздо худшее. Вот почему я знаю, что ты не умрешь. Поверь мне, маленькая лань.
Я киваю, молясь всем святым, чтобы он оказался прав.
Нуждаясь в отвлечении, я спрашиваю:
— Что означают эти слова?
Уголок его рта приподнимается в горячей ухмылке, которая кажется совершенно неуместной, пока мы окружены обломками и бетоном.
— Маленькая лань.
Между моими глазами появляется морщинка.
— Почему?
— Потому что ты такая же пугливая.
Мои губы растягиваются в улыбке, но очередной хлопающий звук заставляет меня съежиться, и страх выступает на передний план.
— У меня тоже есть имя для тебя, — признаюсь я дрожащим голосом. Я не могу скрыть своего беспокойства и ужаса, но разговор с ним помогает мне не сорваться.
Он подкладывает руку мне под голову и, приподняв ее, подкладывает под меня свой свернутый пиджак, чтобы я могла использовать его как подушку. Осторожно, словно боясь, что я сломаюсь, он укладывает меня обратно.
— Какое? — спрашивает он, ложась рядом со мной и опираясь головой на руку.
— Mio principe.
Его глаза встречаются с моими.
— Ты думаешь, я принц?
— Я знаю, это звучит глупо. — Проходит еще секунда, прежде чем я понимаю. — Подожди. Ты говоришь по-итальянски?
Он кивает.
Мой разум все еще затуманен, и только сейчас я решаюсь спросить:
— Ты пострадал?
Он качает головой.
— Всего лишь пара шишек и ушибов.
Я верю ему, потому что он не подает никаких признаков того, что ему больно.
Словно вспомнив что-то, он наклоняется ближе и, приподняв мою голову, пальцами осматривает затылок.
— С моей головой все в порядке, — уверяю я его, чтобы он не волновался.
Его глаза снова находят мои.
— У тебя где-нибудь еще болит?