– Папа не умирает, – упрямо заявила его сестра.
Он уже пять минут сидел молча, погрузившись в воспоминания, но она, похоже, следила за ходом его мысли.
– Да, я знаю, ты говорила, что просила Бога… – сказал он без особого пиетета, хотя совершенно не хотел обидеть ее. – Ты хочешь его соборовать? – попробовал он подлизаться.
– Со времен Второго Ватиканского собора это называется “помазанием больных”, – терпеливо ответила она. – При этом больной должен быть в сознании, и ему самому следует попросить о помазании, навязывать его никому нельзя.
Что ж, он снова встрял некстати. Если он собирается возобновить общение с Сесиль, не вредно будет навести справки обо всех этих католических штучках. Рядом с его домом есть церковь, насколько он помнил, Рождества Богоматери в Берси или что-то в этом духе. У них-то уж точно найдется что почитать о католицизме.
– Не бойся меня обидеть… – мягко сказала она, – мы, католики, ко всему привычные. – Может, она и впрямь читала его мысли? – Я тоже завтра уеду, – добавила она, – но сначала отвезу Мадлен в Сен-Жозеф, думаю, ей лучше не входить одной в дом. Ну и потом, мне надо кое-что проверить перед тем, как мы переберемся, на той неделе я вернусь вместе с Эрве.
– С Эрве? То есть как с Эрве? Он же работает?
– Нет. – Она смущенно отвела глаза. – Я тебе ничего не говорила, но ведь мы правда редко видимся. – В ее тоне не слышалось укоризны, она просто-напросто констатировала факт. – Эрве уже год как безработный.
Безработный? Как нотариус может быть безработным? Он вдруг вспомнил, что Эрве, даром что нотариус, происходит не из богатой семьи, как раз наоборот. Он был родом из Валансьена или Денена, ну, в общем, одного из этих северных городов, где люди поколениями сидят без работы; когда они познакомились и Поль спросил, чем занимаются его родители, тот ответил “они безработные” таким тоном, будто это само собой разумелось.
– Пока его фирма не обанкротилась, он был нотариусом высшей, четвертой категории, – сказала Сесиль. – Найти работу в наших краях непросто, учитывая ужасный кризис в сфере недвижимости, все сделки застыли на мертвой точке. А недвижимость – это хлеб для нотариусов.
– И… как дела? Вы справляетесь?
– Пока ему выплачивают пособие, да, но это долго не протянется. Потом мне придется что-то искать. Но, как тебе известно, у меня нет высшего образования; я никогда даже не работала толком. Кроме готовки и уборки, я ничего и не умею.
С этой минуты Поль весь вечер не мог избавиться от чувства неловкости при мысли о восьми тысячах евро, которые он получал ежемесячно, и то это далеко не заоблачная зарплата, принимая во внимание его университетское образование и послужной список, но избавиться от чувства неловкости он все равно не мог. Он сам выбрал себе работу и жену, которые сделали его несчастным, – впрочем, так ли уж сам? Жену, да, несомненно, в известной мере, да и работу тоже, в известной мере, – но у него хотя бы не возникало проблем с деньгами. В сущности, они с Сесиль пошли диаметрально противоположными путями, и их судьбы, с мучительным детерминизмом, присущим судьбе как таковой, тоже сложились диаметрально противоположным образом.
С профессиональной точки зрения дела у него шли, честно говоря, не так уж плохо, с тех пор как он познакомился с Брюно. Брюно – счастливый случай, единственный счастливый случай в его жизни; всего остального он добился в состязании и борьбе. Боролся ли он за Прюданс? Очень может быть – он тщетно пытался вспомнить; по прошествии стольких лет это звучало очень странно.
– А что твои дочки? Вам удается оплачивать их учебу?
По какой-то непонятной причине тема племянниц представлялась ему более легкой, не столь чреватой драматическими подробностями – просто потому, возможно, что они моложе.
Дебора не пошла учиться, сообщила ему сестра. То есть вся в мать и тоже не интеллектуалка, по любимому выражению Сесиль; она кое-как перебивалась, обычно подрабатывала официанткой, на данный момент – в пиццерии. И пусть это были временные договоры, она не жаловалась, клиенты ценили ее за улыбчивость и расторопность, да и работодатели тоже, так что ей не составляло труда найти очередное место.
А вот Анн-Лиз – совсем другой коленкор, она писала в Сорбонне докторскую о французских писателях-декадентах, в частности об Элемире Бурже и Юге Ребелле. Сесиль сообщила об этом со странной гордостью, хотя явно ничего не знала об упомянутых авторах, удивительно все же, что родители испытывают гордость при мысли о том, что их дети получают образование, даже если – особенно если – ничего не смыслят в предмете их штудий, какое прекрасное человеческое чувство, подумал Поль. Кроме того, Анн-Лиз училась в Сорбонне – Париж IV, на самом престижном филологическом факультете. Это Сесиль усвоила. Анн-Лиз ни о чем их не просила, отказалась от финансовой помощи, а между тем аренда жилья в Париже обходилась дорого, но она нашла работу в каком-то издательстве и обрела финансовую независимость.