– Полагаю, судно такого размера нелегко потопить. Для этого ведь понадобились бы военные ресурсы?
– В определенной степени. Пусковую торпедную установку трудно найти на рынке, зато ее можно смонтировать на обычном корабле. Здесь используется метод дислокации: прямого контакта между торпедой и кораблем не происходит, она взрывается на глубине нескольких метров. Восходящий столб воды, врываясь в газовый пузырь, образовавшийся в результате взрыва, разрезает корабль пополам; тут даже нет необходимости в сверхмощной торпеде. Так что нет, значительные средства задействовать им не пришлось; с другой стороны, наведение и оценка времени должны быть сверхточными, что требует серьезных навыков в расчетах балистики.
– Кто мог это сделать? – Он задал этот вопрос спонтанно, почти непроизвольно; на этот раз Мартен-Рено откровенно усмехнулся.
– Нам самим не терпится это узнать, понятное дело. – Он переглянулся с Дутремоном. – Никто из известных нашим службам людей, во всяком случае. С самых первых сообщений мы пребываем в полной неизвестности. А на этот раз последствия могут быть весьма серьезными. Китайскому руководству не составит труда обезопасить перевозки товаров, производимых его предприятиями, но если к каждому контейнеровозу понадобится приставить эсминец, никаких средств не хватит. Кроме того, морская страховка взвинтит цены.
– То есть это нанесет ущерб мировой торговле? – Этот вопрос задал Дутремон; Полю ответ был очевиден, и глава ГУВБ сформулировал его предельно просто:
– Если кто-то захочет навредить мировой торговле, то лучше способа не найти.
Сама собой напрашивалась мысль об определенных группах активистов, скорее крайне левых, но крайне левые активисты, хоть и доказали свое умение испоганить любую протестную акцию, пока еще все-таки не продемонстрировали никаких военных навыков, да и с финансами у них не очень, а торпедная установка – дорогое удовольствие, независимо от того, как бы они взялись ее добывать.
Мартен-Рено помолчал.
– Я хотел увидеться с вами еще по одному делу… – сказал он наконец. – У вашего отца остались кое-какие важные документы.
Поль удивился: документы? Но ведь он же на пенсии.
– Да, конечно, но когда занимаешь такой пост, на пенсию окончательно уйти нельзя, – заметил Мартен-Рено. – Документы эти не то чтоб прямо документы, ну, трудно объяснить. Можете почитать их, – продолжал он, – но вы мало что поймете. Да-да, можете, никакого грифа секретности на них нет, – прибавил он, – именно поэтому, собственно, мы не принимаем никаких мер предосторожности, чтобы их не украли: вряд ли кому-нибудь удастся почерпнуть из них какую-то информацию.
В общем, он имеет в виду не столько некие досье, сколько подборку странных фактов и сведений, связь между которыми установил только отец Поля; при этом они не дают никаких серьезных оснований, чтобы начать расследование или установить наблюдение. Это, скажем так, что-то вроде головоломок, над которыми он иногда бился годами, угадывая в них угрозу безопасности государства, но не умел при этом определить ее характер.
– У него в кабинете в Сен-Жозефе, я там однажды побывал, – сказал он, – хранится несколько картонных папок. Вот мы и хотели бы, на случай, если произойдет несчастье, ну, на случай неблагоприятного исхода, попросить вас передать нам эти папки.
Сначала Поль подумал, что Мартен-Рено намеренно избегает слова “смерть”, чтобы не сделать ему больно, но, взглянув на комиссара, понял, что тот правда растерян и встревожен.
– Я очень любил вашего отца, – подтвердил он. – Не скажу, что он был моим наставником, хотя он работал со многими другими начинающими агентами моего поколения, но я многому у него научился.
Поль никогда ничего толком не понимал в профессиональной деятельности отца; помнил только, что время от времени ему звонили на защищенный смартфон “Теорем” – иногда посреди обеда или ужина, – и он немедленно выходил из комнаты, прежде чем ответить. Он никогда не рассказывал им потом, о чем шла речь, но явно был чем-то озабочен, и, как правило, его не отпускало до конца дня. Озабочен и молчалив. Да, профессиональная деятельность этого человека неизбежно ассоциировалась со словом озабоченность, это все, что он мог сказать по его поводу.