Элиан вздыхает, явно не впечатленный:
— Если собираешься лгать, придумай что-нибудь получше.
— Я не лгу, — притворяюсь я оскорбленной. — Они напали на мою семью, и одна была ранена. Я из Полемистеса[15].
При упоминании земли воинов Элиан делает шаг вперед. Затем лезет в карман и достает уже знакомый круглый предмет. Компас, от которого он не отрывался, когда допрашивал меня на палубе. С корпуса свисает изящная золотая цепочка, позвякивая, когда принц открывает крышку.
— Ты всерьез ждешь, что я поверю, будто ты из Полемистеса?
Я стараюсь не обижаться — я бы и сама сейчас не поверила, что я воин, — но и от дела своего не отказываюсь. Мне не нравится, как Элиан смотрит на компас, словно полагается на него в поисках сути. И едва в мои мысли закрадывается ложь, я почти чувствую, как золотой кругляш забирается в водянистые глубины моего разума, дабы вырвать обман с корнем, точно морские водоросли. Это кажется невозможным, но люди обожают всякие хитрые уловки.
— Моя семья — охотники, — осторожно говорю я. — Прямо как ты. Морская королева хотела отомстить, ибо считала, что ее оскорбили.
Пространство между нами заполняется призрачной магией компаса, и я вызываю мысленный образ Мейв, дабы доказать странной штуковине, что формально не лгу.
— Я пытала одну из ее сирен, чтобы получить желаемое.
— Что стало с той сиреной?
— Она мертва.
Элиан смотрит на компас и хмурится:
— Ты убила ее?
— Думаешь, я не способна?
Он сокрушенно вздыхает от моей уклончивости, но трудно не заметить интерес в его глазах — принц почти готов поверить.
— Сирена, — говорит он. — Она рассказала тебе о кристалле?
— Она много чего рассказала. Предложи мне то, что стоит моего времени, и возможно, я и с тобой поделюсь.
— Что предложить?
— Место на корабле и в этой охоте.
— Ты не в том положении, чтобы торговаться.
— Моя семья поколениями изучала сирен. Я гарантирую, что знаю о них больше, чем ты когда-либо мечтал. И ты уже слышал, как я говорю на их языке. Это не торг, это сделка.
— Я не заключаю сделок с девицами, запертыми в клетках.
Губы мои растягиваются в беспощадной улыбке.
— Тогда стоит меня выпустить.
Элиан смеется, достает пистолет и качает головой.
— Знаешь, — говорит, подходя к темнице, — ты можешь мне понравиться. Проблема в том, — он стучит пистолетом по хрусталю, — что между симпатией к кому-то и доверием есть разница.
— Откуда мне знать, я никогда не испытывала ни того, ни другого.
— Когда доберемся до Эйдиллиона, сможем за это выпить.
Я вздрагиваю от одной только мысли об этом. Эйдиллион — земля романтики. Там прославляют любовь, будто величайшую силу, хотя она сгубила больше людей, чем я. Уж лучше слепнуть от сияния мидасского золота, чем очутиться в королевстве, где эмоции — валюта.
— Твоего доверия хватит, чтобы угостить меня выпивкой?
Элиан убирает пистолет и отступает к выходу.
— Кто сказал, что я угощаю?
— Ты обещал освободить меня! — кричу я ему вслед.
— Я обещал тебе ночлег поуютнее. — Он заносит руку над выключателем. — Попрошу Кая принести подушку.
Я ловлю последний отблеск его кривой ухмылки, затем фонари тускнеют, и последнее пятнышко света уплывает из комнаты.
Глава 19
ЛИРА
Отражаясь от берегов Эйдиллиона, свет розовой вспышкой дробит небо на куски. Зависшее над горизонтом солнце опоясано удивительным оттенком красного — словно расплавленный коралл. Меня вытаскивают из темноты клетки в сокрушительные объятия тепла и цвета. Свет есть в любом уголке мира, но в Эйдиллионе он ближе всего к магии. Вроде той, что создала клинок Элиана или трезубец моей матери. Словно грезы способны сотворить нечто мощнее реальности.
Трава в доках цвета неоновых пескарей. Кругом раскинулся целый плавучий луг, а ветви можжевельника тянутся ввысь, как фейерверки, а дождевые капли прочным бисером цепляются за иголки. Эти светящиеся сферы указывают нам путь к земле.
Мне тепло. Это новые ощущения, далекие от щекочущих прикосновений льда, которые я любила, будучи сиреной, и режущего холода, сковавшего мое человеческое тело на борту «Саад». Я избавилась от влажной рубашки Элиана, что липла ко мне и в итоге застыла как вторая кожа. Теперь на мне рваное белое платье, на талии стянутое поясом толщиной с мою щиколотку, и огромные черные сапоги, грозящие поглотить мои новые ноги целиком.