Я снова его толкаю. Посильнее.
— Боги, — морщусь я. — Прошу, не надо.
Кай опять кланяется, но на сей раз не может удержаться от смеха:
— Как пожелаете, ваше высочество.
Семья ожидает в тронном зале. Все здесь украшено парящими золотыми шарами и флагами с мидасским гербом, а огромный стол завален драгоценностями и подарками. Подношениями в честь возвращения принца.
Оставив Кая в трапезной, я с порога наблюдаю за родными, не готовый объявить о своем присутствии.
— Я вовсе не считаю, что он его не достоин, — говорит моя сестра.
Амаре шестнадцать. Глаза ее зелены, что молохея, волосы черные, как у меня, и почти всегда усыпаны золотом и самоцветами.
— Просто такое он вряд ли захочет надеть. — Она берет золотой браслет в форме сплетенных листьев и показывает его королю и королеве. — Вы можете представить Элиана в этом? Я оказываю ему услугу.
— Воровство — это теперь услуга? — спрашивает королева, поворачиваясь к мужу, и косички по обе стороны от ее челки раскачиваются. — Может, сослать ее в Клефтиз[9]? Пусть живет с прочими ворами.
— Если б это было возможно, — вздыхает король. — Отправь туда моего демоненка, и она тут же украдет гербовый перстень, что они воспримут как акт агрессии.
— Чепуха. — Я наконец шагаю в комнату. — Она достаточно умна, чтобы начать с короны.
— Элиан!
Амара мчится через зал и бросается мне на шею. Я обнимаю ее в ответ, отрывая от пола, не меньше, чем она, обрадованный встречей.
— Ты вернулся! — восклицает сестра, едва я опускаю ее на землю.
Я смотрю на нее с напускной обидой:
— Да, пять минут как, а ты уже пытаешься меня ограбить.
Амара тычет меня локтем в живот:
— Самую малость.
Отец спускается с трона, обнажив сверкающие на фоне темной кожи зубы.
— Сын мой!
Он обнимает меня и хлопает по плечу. Следом к нам спускается мать. Она миниатюрная, едва достает отцу до плеча; с тонкими изящными чертами, волосами, ровно обрезанными на уровне подбородка, и зелеными кошачьими глазами, от которых к вискам тянутся нарисованные черные линии.
Король — полная ее противоположность. Огромный, мускулистый; карие глаза темны, как его кожа; челюсть квадратная, сильная, а в козлиную бородку вплетены бусины. Со священными мидасскими узорами на лице он выглядит как истинный воин.
— Мы уже начали волноваться, что ты нас позабыл, — улыбается мама.
— Только если ненадолго. — Я целую ее в щеку. — Но вспомнил, едва мы причалили. Увидал пирамиду и подумал: «О, здесь живет моя семья. Я помню их лица. Надеюсь, они купили браслет, чтобы отпраздновать мое возвращение».
Насмешливо гляжу на Амару, и она вновь тычет в меня локтем.
— Ты поел? — спрашивает мама. — В банкетном зале настоящий пир. Думаю, твои друзья уже там.
— Наверняка сметают все, кроме посуды, — ворчит отец.
— Если хочешь, чтоб они съедали и ее, вырезай столовые приборы из сыра.
— Элиан! — Мама шлепает меня по руке, но тут же нежно убирает волосы с моего лба. — Выглядишь уставшим.
Я целую ее ладонь.
— Я в порядке. Просто последствия сна на корабле.
На самом деле я сомневаюсь, что выглядел уставшим, пока находился на «Саад». Всего один шаг на золотую землю Мидаса, и жизнь покинула меня.
— Попробуй спать в собственной постели почаще, чем пару дней в году, — говорит отец.
— Радамес, — бранит его мама. — Не начинай.
— Я просто общаюсь с мальчиком! Там же нет ничего, кроме океана.
— И сирен, — напоминаю я.
— Ха! — Его смех похож скорее на рев. — И искать их — твоя работа, да? Если не побережешься, то мы закончим, как Адекарос.
Я хмурюсь:
— В каком смысле?
— В таком, что твоей сестре, возможно, придется занять трон.
— Тогда не о чем беспокоиться. — Я обнимаю Амару одной рукой. — Из нее королева явно выйдет получше, чем из меня.
Сестра задыхается от смеха.
— Ей шестнадцать, — упрекает отец. — Ребенок должен наслаждаться жизнью, а не взваливать на себя заботы целого королевства.
— Вот как. — Я скрещиваю руки на груди. — Наслаждаться должна она, но не я.
— Ты старший.
— Правда? — Я делаю вид, что всерьез задумался. — Но во мне еще столько юношеского пыла.
Отец открывает рот, чтобы ответить, но мама нежно касается его плеча:
— Радамес, думаю, Элиану лучше поспать. Завтра предстоит тяжелый день, а он выглядит уставшим.
Выдавив натянутую улыбку, я кланяюсь.
— Конечно, — говорю и ухожу прочь.