— В какую дивизию, генерал?
— В Двадцать первую танковую.
— Вот как? — «Танк-Майер» поджал губы и задумчиво приподнял брови. — Странно слышать. Я только что расстался с генералом Байерлингом, который, как вы, очевидно, знаете, командует ею. Могу только сказать, генерал, что вы едете совсем в другую сторону[79].
Генерал-майор беспокойно потрогал монокль.
— Вы обвиняете меня в дезертирстве?
— Да, пожалуй, — негромко ответил Майер, словно эта мысль только что пришла ему в голову. И кивнул Лёве. — Займитесь им. Вы знаете, что делать.
Лёве в свою очередь кивнул Малышу, которому второго приглашения не требовалось. Под испуганными взглядами двух фельдфебелей он грубо потащил генерал-майора к телеграфному столбу на обочине и привязал его собственным блестящим кожаным ремнем. Лёве взглянул на «Танка-Майера», но тот лишь слегка пожал плечами и отвернулся.
Умер генерал-майор отвратительно. Вся его надменность улетучилась, он громко вопил, моля о пощаде, пока пули из нагана Малыша не вошли ему в сердце[80]. Оба фельдфебеля покинули его в первый же удобный миг; мы позволили им скрыться и сосредоточились на погрузке оставшихся раненых в удобный «мерседес». Колонна тронулась, «Танк-Майер» пожал руку Лёве и тоже укатил в туче пыли.
Мы пошли пешком, внезапно почувствовав подавленность после вспышки возбуждения. Оставались мы одни недолго. С рычанием подъехал мотоцикл и остановился возле нас. На нем был Вернер Крум, один из мотоциклистов связи. Он привез сообщение, что показались танки противника и нам приказано удерживать дорогу до последнего человека и последнего патрона. Лейтенант Лёве поправил повязку на голове и что-то пробормотал под нос.
— Второе отделение, колонной по одному за мной, — приказал Старик, взяв на ремень автомат.
Мы пришли в деревушку, состоявшую из нескольких беспорядочно разбросанных домов. И первым, что увидели, был разлагающийся труп парня. Мундир его был новым и сравнительно чистым, но плоть гнила.
— Давайте похороним беднягу, — предложил Старик. — Я не смогу жить здесь под его взглядом.
Вырыть могилу в той мягкой, тучной земле было не трудно. На соседнем поле росли свекла и цветная капуста; это зрелище так очаровало меня, что я стоял и смотрел еще долго после того, как остальные засыпали могилу и скрылись. Когда, наконец, я неторопливо вернулся, то застал всех следящими с испугом и возбуждением за деятельностью двух прикомандированных к нам эсэсовцев. Они что-то варили в большой кастрюле, но я не мог понять, что. Эсэсовцы так замазали крышку по краям, что она стала герметичной; неподалеку оттуда я увидел присевшего за тележкой Хайде, робко поднимавшего над ней голову.
— Что это с тобой? — спросил я.
— Ничего. Просто соображения у меня чуть побольше, чем у некоторых, — раздраженно ответил он.
— В чем дело? Что там у них в кастрюле? Динамит?
Хайде презрительно скривил губы.
— Когда она взорвется, поймешь, что это не смешно.
Я подошел к державшемуся в отдалении Барселоне.
— Что у них в кастрюле?
— Выпивка! — лаконично ответил он.
— Выпивка? — переспросил я. — А зачем наливать ее в кастрюлю?
— Там кипятится забродившая бузина с сахаром… Мы ждем, что кастрюля взорвется.
— Эй! — внезапно крикнул Малыш. — А для чего там термометр?
Эсэсовцы равнодушно поглядели на этот прибор.
— Если температура поднимется выше красной отметки, — объяснил один из них, — эта штука может взорваться.
— Вы спятили! — завопил Малыш, бросаясь вместе с нами в укрытие. — Она уже десять минут выше отметки!
Эсэсовец пожал плечами.
— Очень может быть, но у нас мало времени. Вы что, не хотите выпить до появления янки?
Мы хотели, но не ценой жизни. И благоразумно оставались в укрытии, пока опасность не миновала и жидкость была объявлена готовой к употреблению. Учитывая то, как мы вели себя, я счел, что со стороны винокуров было очень щедро дать нам ее хотя бы попробовать, тем более прикончить вместе с ними. Когда она иссякла, мы были всецело готовы рискнуть головой и сварить еще кастрюлю, но за этим занятием нас прервали. Малыш внезапно указал на свекольное поле.
— Вон идут освободители! На выпивку у янки определенно хороший нюх!
Мы в испуге подскочили, но американцев было всего двое, они беззаботно шли по грязи, совершенно не догадываясь о нашем присутствии.
— Придется взять их в плен, — сказал Старик.
— Шутишь? — запротестовал Порта. — Кому охота приниматься за дело после этого легкого возлияния?
79
В описываемый период 21-й танковой дивизией командовал генерал-майор Эдгар Фойхтлингер — действительно довольно блеклая и бездарная личность. В генерал-лейтенанты был произведен 1 августа 1944 г. Монокля он, кстати, не носил. Далее, Майер имеет в виду генерал-лейтенанта Фрица Байерлейна, но при этом сам ошибается — Байерлейн командовал воевавшей в Нормандии учебной танковой дивизией, а не 21-й танковой. — Прим. ред.
80
За время войны не было ни одного случая расстрела генерала на фронте — только по решению трибунала и в тюрьмах. — Прим. ред.