– Как давно ты работаешь в закусочной? – спросил Генри, заметив мой жест. Он налил выпивку в два бокала, придвинув один ко мне. Пузырьки газа искрились и в конце концов лопались на поверхности.
– Шесть лет, – ответила я, глядя на танцпол. Потом на лестницу, откуда охранник сверлил меня взглядом. Черт, он меня точно вышвырнет, как только я отойду от Генри.
– Не любительница светских бесед?
Я насмешливо приподняла бровь и посмотрела на него.
– Я люблю светские беседы. Просто еще не уверена, нравишься ли ты мне.
Уголки его рта дернулись.
– Какая прелесть.
– Что ты кому-то не понравился?
– Нет, что мне с кем-то не скучно.
Я фыркнула в стакан и вновь обратила свой взгляд вниз. Ничего не понятно. Сделав глоток, я обратилась к своему собеседнику:
– Что, даже не спросишь, почему ты мне можешь не нравиться?
– С чего это я должен спрашивать? – он подлил мне еще шампанского.
– Обычно люди обижаются на такое.
Генри расхохотался и поднял свой бокал, глядя на меня поверх него.
– Я не вижу смысла нравиться всем, Лиф…
Возникла небольшая пауза, и я решила заговорить:
– Янг. Меня зовут Лиф Янг.
Уголки его рта приподнялись.
– Ты правда считаешь, что не должен нравиться всем? – несмешливо спросила я.
– Нет, – Генри поднял бокал губам и сделал большой глоток. – Достаточно быть желанным. – Слова его звучали медом для ушей, а голос бархатный и сладкий. Он решил поиграть со мной в гляделки, думая, что я отведу глаза, но я удержалась и не отвела их. На его щеке появилась ямочка.
– Давно вы с Мисси встречаетесь? – Я отпила немного из своего бокала, и пузырьки приятно зашипели на моих губах.
– Мы не встречаемся.
– Не встречаетесь?
– Нет, у нас было всего одно свидание, – ответил он непонятным тоном.
– Не очень-то приятно это слышать от взрослого мужчины, который говорит о девятнадцатилетней, – я специально сделала акцент на цифре.
Генри усмехнулся и сказал:
– Зря ты так, Лиф Янг. Может, это мне стоит ее бояться.
– Еще как стоит. Она нам регулярно сцены устраивает, – согласилась я.
– Значит, наши мнения сходятся, – ответил он и сделал глоток из своего бокала.
Вновь возникла неловкая пауза. Может, я пойду домой? Этот день все никак не заканчивается.
– Ты лучше ответь мне… – он наклонился вперед, чуть ближе ко мне. – Почему твои подружки сейчас развлекаются, а ты тут сидишь одна?
– Потому что я еще морально не восстановилась после неудачного расставания и считаю, что мужчина – худшее создание на земле и самое злобное зло, сразу после чумы, холеры и «Принглс» с кальмаром. Я поклялась себе в течение семи лет касаться мужчин только плоскогубцами.
– Плохо расстались?
– Куча слез, одежда, выброшенная из окна. Только до телика руки не дошли, уж слишком тяжелый, – со вздохом ответила я.
– Боюсь, я вынужден с тобой не согласиться.
– В каком смысле? Ты когда-то выбрасывал телевизор из окна?
– Нет, но худший вид чипсов – это чипсы с уксусом. Так что подкорректируй свой список, – он состроил такую рожу, что я рассмеялась, и Генри взглянул на меня глазами, похожими на голубое бездонное озеро. – Будет очень жаль, если ты лишишь себя секса на семь лет только из-за паршивой тряпки.
Я фыркнула в бокал.
– Я не прыгаю в постель без романтических чувств, – заявила я, подняв голову.
Он соблазнительно улыбнулся и прищурился.
– Какая досада. А пробовала когда-нибудь?
Я слизнула капельку шампанского с нижней губы и заметила, как Генри наблюдает за этим движением. По спине побежали мурашки.
– А, я поняла. Дай угадаю, ты один из тех парней, кто считает, что любовь – это просто химическая реакция в мозге?
Генри рассмеялся и наклонился ближе, и я ощутила тепло его губ у своего уха.
– Да, ты угадала. Однако я не сомневаюсь в существовании любви – глубокого и пьянящего чувства к одному человеку. Но похоть – это совершенно другое. Похоть не сковать цепями верности, она вырвется наружу в любом случае. Ответь мне: неужели за столько лет ты никогда не представляла чужие руки на своих бедрах или чужие губы на своей шее? Неужели ты никогда не кончала, представляя другого на месте бывшего?
От его слов по моему телу пробежала дрожь, а его дыхание коснулось моего уха и шеи. Я заставила себя не вздрогнуть. Я прекрасно понимала, когда со мной кто-то играл и ненавидела, когда этот «кто-то» считал, что имел право играть со мной. И все же у Генри это получалось. Прилив адреналина, который был так опасен. Я не могла оторвать взгляд от него, так жадно смотрящего на меня сверху. Его губы были так близко, что достаточно было одного вздоха и он коснулся бы меня ими. Но он этого не сделал, и покалывание на коже превратилось в тягучую боль в коленях.