— С другой стороны, куда нам спешить… — осторожно предположил Брюс. — И, может, по пути подыщем способ заработать…
— Чего ты выдумал? — решительно отмахнулась Элия, припечатывая невезучую мошку к щеке. — Поехали через лес.
Крошечная раздавленная точка на скуле девушки была такой же смазанной, как конец разговора. Сомнения — Брюс чувствовал — никуда не делись.
Земляные маги части своей плоти — ногти, волосы, кровь — высушивали и растирали в труху. Потом подмешивали, например, в землю, где росли деревья или цветы. Трудно найти место в мире, где не растет ни единой былинки. Деревья, растущие из такой почвы, доносили магам обо всем, что творилось в чужом доме. Так, в замке графов Отранников долго искали шпиона, пока не догадались срубить дерево, посаженное властителем замка в год рождения единственной дочери…
…Выродившиеся деревья сильно смахивали на исполинских пауков, присевших на тонких, выгнутых корнях-ногах. Вывороченные и подмытые водой корневища путались клубками и обросли шлейфом лишайников. Кое-где дорога ныряла прямо под свод стянутых узлами плетей, а кое-где она исчезала под чавкающей трясиной, сменяясь черной гатью из бревен. По корням шныряли мелкие, пушистые зверьки, стрекоча, как птицы.
Иногда, как и было предсказано, дорога внезапно пропадала вовсе, и тогда путники ориентировались по зарослям стрелохвата, уверенно переползающего по склонам.
Дождь здесь не прекращался ни на минуту, правда сыпался он не с неба, а все больше с ветвей. Вода норовила забраться за шиворот и давно пропитала каждый шов на одежде. От холода стучали зубы. Чтобы слегка согреться, Брюс и Элия обдирали черные подвяленные ягоды стрелохвата. Ягоды горчили, но пьянящее тепло бодро растекалось по жилам.
Поначалу чуть-чуть, а потом…
— А приключение-то вышло отменное!
— Кому рассказать, так не поверят, как я в компании баронессы…
— А я с некромантом…
— Ха! А как ты выдумала…
— Да и ты хорош, когда…
Косматые, пропитанные сыростью деревья заступали путь, словно угрюмые старцы, в чей храм забрались два радостных шалопая. То и дело на них обрушивались потоки ледяной воды с ветвей, но это лишь добавляло веселья.
Хмель вытеснил всякую тягу к осторожности. Про дороги путники начисто забыли, продираясь через заросли напрямик и волоча на поводу упирающегося гиппогрифа. Элия выбросила из головы всяческие сомнения, Брюс — здравый смысл.
И когда реальность дала-таки хмельному веселью изрядного пинка, они сориентировались не сразу.
Склон, покрытый скрюченными березками и окошками прозрачных ключей, полого потек вниз, открывая широкую проплешину, окаймленную чащей. Путники как раз прошли половину пути по склону, когда из леса показался человек в светлой изорванной рубахе.
И устремился наискось вниз, не разбирая пути. Упал, кувыркнулся через голову, снова вскочил и побежал. От грязи светлая рубаха сделалась сложно-пятнистой.
— Куда это он? — шало улыбаясь, полюбопытствовала Элия.
— Мимо нас не проскочит, — с хмельной проницательностью предсказал Брюс.
Человек в мокрой рубахе пронесся было мимо, но метнул на незнакомцев дикий взгляд и затормозил, скользя. Глаза его были совершенно круглыми. Шевельнулись бескровные губы, выплюнув запаленное:
— Бегите!!
Расцарапанное ветками лицо подергивало тиком. А на темной от влаги рубахе проступали багровые, расплывающиеся рубцы.
Гиппогриф задергался, мотая головой и попытался дотянуться тяжелым клювом до безумца. Тот резко отпрянул, в очередной раз оскальзываясь и опрокидываясь навзничь. Завозился, поднимаясь неуклонно, как неваляшка.
Холодок все же протиснулся в разгоряченные хмелем головы. Брюс и Элия перестали ухмыляться. Но соображали они все еще не слишком быстро.
— Бежать? Зачем?
— Они близко! Прочь!!
И «неваляшка», всплеснув руками, понесся дальше, через пару мгновений занырнув в зеленую гущу, будто в трясину — беззвучно и бесследно. Только кусты слабо шелохнулись, да оплывали следы на земле.
Брюс внезапно ощутил, что язык режет от горечи ягод. И что ему совсем не так весело, как казалось еще пару минут назад. И что они торчат на склоне холма как на ладони.
— Начинается… — пробормотала не слишком впечатленная Элия. Но и с ее скул сбегал лихорадочный румянец, а в глазах гасли шальные искорки.
И впрямь началось.
Из чащи показались приземистые, стремительно несущиеся твари. Разошлись клином, устремив острие в сторону чужаков. Грязь вперемешку с травой летела за ними широким веером.