– Хватит, Тамазар, хватит! – отпивает глоток виски из стакана Дистели, садится к нему на колени и с поцелуем возвращает ему виски. – Ты был великолепен, – шепчет она, – но не сиди так, одетым наполовину. Дьявол чаще всего нападает на человека, застигнутого на границе.
– На какой границе? – рассеянно спрашивает Дистели.
– На любой: на границе света и тьмы, на границе дня и ночи, одной ногой на своем, другой на чужом… Ты выглядишь усталым… Неужели так тяжело петь?
– Дело не в пении. Я не люблю эту роль. Кроме того, сегодня ночью я плохо спал, а несколько дней назад меня пытались ограбить. В квартиру залез вор.
– Ты сообщил куда следует?
– Нет.
– Нет? Почему?
– Я заключил с ним договор.
– Ради Всевышнего, как ты мог заключить договор с грабителем?
– Может, он и не грабитель. Может, просто хотел заполучить какую-нибудь мою вещь. И в знак благодарности сообщил мне один номер телефона. Это телефон торговца будущим.
– И ты собираешься позвонить этому шарлатану?
– Почему это тебя интересует?
– Потому что с тех пор, как мы знакомы, ты никогда еще не выглядел так плохо.
– Это всё мои ночные кошмары. Мне снится Пушкин, уже вторую ночь, сон с продолжением.
– Мне бы тоже Пушкин снился, если бы я отдавала столько времени и сил Мусоргскому, Борису Годунову и пушкинским паяцам… Перестань об этом думать, отвлекись, а я тебе помогу.
И Лемпицка начинает по очереди нежно посасывать пальцы Дистели. Закончив с одной рукой, прежде чем перейти к другой, она спрашивает его:
– А что тебе снилось? Говорят, когда сон расскажешь, весь его яд переходит в того, кому рассказал. Расскажи! Расскажи нам кусочек сна, мне и твоему псу, и мы с ним разделим этот яд…
– Мне снилась какая-то комната, возле окна стоял какой-то маленький, черный и очень кудрявый человек. Стоило мне там оказаться, как я понял, что это Пушкин. И все его называли Александр Сергеевич. Он смотрел на пургу и думал по-русски.
– Но ты же не знаешь русского.
– Не знаю ни слова, но во сне я понимал все, что он думал, а думал он стихами, звучными трохеями с ударением на конце каждого второго стиха. И все время думал о демонах. Как они кружат, словно хлопья снега…
Тут мадам Лемпицка перебивает его:
– Я знаю эти стихи наизусть:
– Откуда ты это знаешь?
– Знаю. Достоевский использовал их в эпиграфе своего романа «Бесы»… И что было потом?
– Сон сначала был мутным, и все виделось словно сквозь воду. Потом постепенно прояснилось и становилось все яснее и яснее. Тогда я увидел, что в окне было еще одно, совсем маленькое окно, которое называется «форточка», и Пушкин его открыл. В комнату повалил снег.
«Как заманить одного из этих демонов и злых духов к себе в комнату, – говорит Пушкин у меня во сне, – и как его узнать, если он войдет? Как заставить его отвечать на твои вопросы? Что представляет собой дьявол? Дьявол ест, так же как и люди, но не может ничего переварить. Это оттого, что один только дьявол не участвует в общем мировом круговороте материи… И если он выпьет бокал красного токайского, вместо мочи из него выльется то же самое красное токайское».
– Фу! – реагирует мадам Лемпицка, а борзая, подумав, что это относится к ней, лениво слезает с кушетки и ложится на ковер.
– И все это ты узнал во сне? – спрашивает мадам Лемпицка.
– Да. Но тут сон прервался, а потом продолжился в одну из следующих ночей и становился все страшнее и страшнее.
– Почему? – перебивает его Лемпицка. – Что тут страшного?
– Страшно то, что в моем сне рядом с Пушкиным на диване спит огромная белая борзая с золотой головой, а я во сне хожу на цыпочках, чтобы эту борзую не разбудить, потому что, если она проснется, она кого-нибудь загрызет, я знаю это наверняка… К тому же Пушкин все время только и думает, как бы заманить к себе дьявола. Ужас!
– Но почему тебя так волнуют эти сны с Пушкиным? Неужели это так важно?
– Потому что он ищет встречи с дьяволом для того, чтобы получить у него ответ на вопрос, который мучает и меня: когда и как окончится моя жизнь? Может быть, ответ дьявола будет иметь силу и для меня, потому-то мне и снится этот сон…
– Ангел мой, но это же всего лишь стихи.
– Какие стихи? – спрашивает хрипло Дистели.
– У Пушкина есть стихотворение «Дорожные жалобы», в котором он и задает все эти вопросы: когда и где, в каком овраге закончится его жизнь? Совершенно ерундовое стихотворение, поэтому оно мне и запомнилось. В Вене я дружила с детьми русских эмигрантов, и вместе с Эрвином (моя близость с ним распространялась на все, что выше пояса) и Диттером (а с ним я была близка ниже пояса) мы перевели эти стихи на немецкий и отдали их под видом стихотворения одного немецкого поэта Лизе – она была дочерью русского белогвардейца и полной дурой. Мы предложили ей перевести стихотворение на русский и пообещали, что Диттер опубликует его в журнале… Получилась настоящая комедия… А ты, ангел мой, все воспринимаешь слишком серьезно.