А ведь дело-то происходило в 1910 году, совсем недавно, еще и ста лет не прошло. Но и для Петербурга это была типичная картина.
Удаление экскрементов из выгребных ям производилось вычерпыванием с помощью специального черпака (в редчайших случаях — насосами) в открытые бочки или ящики. Навоз вывозили нередко в простых телегах, непокрытых вовсе или прикрытых куском грязной рогожи.
Кроме городского ассенизационного обоза, размещавшегося на Васильевском острове (33 ящика и 21 бочка с герметическими затворами, 59 работников), было множество частных золотарей. Для открытия подобного промысла не требовалось особых разрешений. Чтобы стать золотарем, надо было иметь лошадь, телегу и до сорока рублей на покупку ящика. И еще желание работать со специфическим продуктом, готовность жить артелью, в небольшой трудовой колонии, отдельно от других людей, не пользоваться почетом в обществе и не ждать ни наград от него, ни даже благодарности — одно презрение.
Ассенизационные обозы обычно располагались на отдаленных улицах на задних дворах или за городом. В Нарвской части Петербурга было три ассенизационных обоза. Обоз Юргенсона состоял из шести бочек и семи ящиков; и те и другие закрывались герметически, после свалки нечистот мылись водой и дезинфицировались сернокарболовым раствором. Обслуживали обоз 20 человек. Все они жили в двухкомнатной квартире, в подвальном этаже старого деревянного дома, с кухней. Комнаты служили, естественно, для ночлега, кухня была для них столовой. Все работники находились на полном содержании хозяина. Юргенсон платил им по 7–8 рублей, летом до десяти. В ассенизационном обозе Никитина служили 27 человек, которые размещались в двух квартирах при готовой пище. Некоторые из них работали долго, до 17 лет.
Домовладельцы обычно заключали годовые договоры на очистку выгребов отхожих мест (за вывоз помойных ям крестьяне пригородных деревень не только не брали денег с хозяина, но даже платили ему оптом за целый год). Иногда хозяин приглашал ассенизационный обоз в количестве, например, трех ящиков и двух бочек и платил за ящик 1/2 рубля, за бочку — два. Регулятором цен служил городской обоз.
Был и еще один способ вывоза нечистот, самый распространенный по причине своей дешевизны. Нечистоты вывозили немцы-колонисты и крестьяне пригородных деревень (чухонцы) на своих лошадях в ящиках самого примитивного устройства. Зимою, считали городские власти, это было еще допустимо, но в остальное время года обозы, тянувшиеся по Невскому или Шлиссельбургском проспекту в 2–3 часа ночи, по неровной булыжной мостовой, насыщали воздух таким зловонием, которое еще долго продолжало висеть в воздухе, да еще и оставляли следы от пролитых экскрементов. Этих добровольных санитаров нередко привлекали к ответственности. Как и некоторых домовладельцев, которые годами не очищали люки своих домов.
Другой способ избавления от нечистот — устройство труб для их спуска. В Петербурге они были в основном (до 80 процентов) деревянные, реже — так называемые «каменные», т. е. кирпичные (20 процентов). Подземные трубы изготовлялись из барочных (не путать со стилем «барокко» — речь идет о барках) досок на городские средства, работы велись под руководством Комитета городских строений. Они выкладывались при строительстве дома и вели в выгребные ямы. Остатки кирпичных труб иногда можно увидеть и в наши дни — два параллельно торчащих ряда кирпичей, идущих сверху вниз вдоль лестничных окон, внешняя стенка трубы обычно отбита. Крайне редко встречались гончарные трубы, и, как нечто удивительное, упоминаются железные трубы, внутри эмалированные. Эти трубы вели в выгребные ямы.