- А цто, он узе уходит? — спросила Ванда, глядя на сына.
- Да, да, — заторопился Фиртич. — Пора мне. Час сижу.
- Замёлз небось в штанах-то дылявых, — заметила старушенция с подковыркой. — Нацальник... Ох и нацальник.
Фиртич потянул носом. Он уловил в настроении старой Ванды нарастающее раздражение. И не понимал, чем оно вызвано. Неужели и вправду его видом?.. Лисовского смутила бесцеремонность матери. Он смотрел на нее с укором, зная, что любое его замечание вызовет волну раздражения.
- Так я пойду, Михаил Януарьевич, — быстро проговорил Фиртич. — С утра меня не будет: поеду в банк, на оптовую базу. Индурского отправлю в Ленинград на фарфоровый завод. Надо действовать. Вы уж проследите, чтобы начали работать над актом возврата в адрес Второй обувной. — И добавил с хитрецой: — А может, вы отправитесь в Госбанк? Мы ведь партнеры надежные. Или стыдно?
Лисовский молчал, отвернув лицо к книжным сотам. Старая Ванда шагнула к Фиртичу, стоптанная туфля сбилась на сторону, она поелозила ногой, выпрямила усохшее легкое тело.
- Вот цто, нацальник... Ты моего Миську не обизай, бог тебя наказет. Он целовек холосый, доблый. Не ломай его. Хватит мне этих ломаных... А то сколо сцасливого только по телевизолу и увизу.
Ванда отвернулась. Острые девчоночьи лопатки натянули серый школьный свитер, вызывая пронзительную жалость...
Фиртич и Лисовский вышли в коридор. В нише под отдельной лампочкой за столиком сидели двое: брат Дмитрий и некто в железнодорожном кителе. Они играли в щахматы. Лисовский сморщил каучуковый нос и промолчал.
Путеец поднял от доски вихрастую голову и проговорил:
- Уходите? Думал, пульку сложим. — И добавил с раздражением: — Михаил, скажи своему братану: существует в шахматах понятие «спертый мат» или не существует? Скажи!
- Существует, — вмешался Фиртич и пояснил: — Когда собственные фигуры отрезают своему королю все пути к отступлению. — Фиртич подмигнул Лисовскому, намекая на особый подтекст формулировки.
Лисовский вяло кивнул.
- А Димка что говорит? — спросил он, глядя на путейца.
- Он говорит, что «спертый мат» — это когда хочешь высказаться, а тебе зажимают рот, — весело ответил путеец.
- Ну так он не гроссмейстер! — объявил Лисовский своим обычным громким и веселым голосом.
И расхохотался безудержно. Как человек, который вдруг решил для себя что-то важное. И освободился от тягостных дум.
...
Улица, казалось, вымерла: ни трамвая, ни автобуса, ни такси. Фиртич ждал уже минут десять... И решил пройти несколько кварталов до центра, там наверняка можно сесть на какой-нибудь транспорт.
Ветер окончательно утих. Капли таявшего снега равномерно клевали асфальт под водосточными трубами. Вдоль тротуаров стояли студеные автомобили. Их лакированные крыши мертвенно мерцали под круглыми фонарями. Вид сонных автомобилей навевал мысли о недалеком отпуске. Фиртич обычно проводил его на колесах вместе с женой и сыном. Правда, вряд ли удастся уйти в отпуск, если начнется реконструкция. А в то, что работа начнется, он верил. Фундамент заложен, связали себя обязательствами с иностранной фирмой, не станут же все ломать. Он готов понести любое наказание, только бы не отстранили. Надо встретиться с Барамзиным, поговорить начистоту. Именно так: встретиться и поговорить. Корысти Фиртича во всех действиях не было. Не могут же они с этим не считаться!.. Но велика ли заслуга: не было корысти! Элементарную порядочность возводить в ранг добродетели?! А банкротство? А липовые достижения?.. А дамоклов меч в руках Аркаши Кузнецова или этого Блинова?..
Фиртич вышел на хорошо освещенную Главную улицу. Пешеходов встречалось немного, время позднее. Фиртич пытался остановить такси, но машины проносились мимо. Остановка автобуса была за углом, неподалеку от владений Аркадия Савельевича Кузнецова, но, бог даст, они сейчас не встретятся. Фиртич подумал, что Кузнецов, вероятно, ловко использовал самоотвод Лисовского от экспертизы, раз еще занимает кресло директора ресторана. А впрочем, может, он уже и кукует где-нибудь в казенном доме. Но вряд ли, Фиртич об этом узнал бы — слишком Аркаша известен в городе...